А как мы с мужем «играли на губе» спящего Мишки, а потом и Гришки тоже? Знаете, это очень весело: ребенок сопит, а ты так тихонько пальцем оттопыриваешь ему нижнюю губу, а она потом смешно возвращается на место – такая игра на губной гармошке. Дети на эту историю обычно восклицали: «Ну что вы за родители, как можно было так поступать с нами?» Но смешно же, причем всем.
Где-то с Мишкиных пяти лет – Гришиных двух – мы с мужем начали им читать на ночь. Я, конечно, пыталась таким образом аккуратно привить им любовь к чтению – об этом я вам расскажу в главе «Про школу», – однако из этого ничего не вышло. Но я не догадывалась, что эти предсонные наши чтения с детьми даны совсем для другого – это наше с ними время, когда они слышат мой спокойный голос, когда им самим тепло, уютно и хорошо в своих кроватях, когда горит лишь настольная лампочка, когда Нарния так близко. «А помнишь, – спрашиваю я сейчас Гришку, – как ты вечно через пять минут после начала чтения меня перебивал и спрашивал: «Так, а кто эта Люси? А как она оказалась в шкафу?” – а мы с Мишкой начинали на тебя ворчать, что ты плохо, как обычно, слушал в прошлый раз, где и рассказывалось, как Люси попала в Нарнию сквозь шкаф?» И мы начинаем вспоминать и хохотать. И тепло на душе.
А еще я с детства учила детей одной глупости – правильно растопыривать пальцы на ногах. Да, можно делать это как все, неправильно, оттопырив только большой палец, а можно делать это виртуозно, растопыривая пальцы веером. Вы так умеете? Я умею и показывала этот фокус детям при любом удобном случае – как правило, перед сном.
– А ну-ка, Мишка, растопырь-ка пальцы!
– Ну мам!
И пусть он уже не будет мне демонстрировать свою исполинскую ступню с растопыренными пальцами, а теплые воспоминания все равно нахлынут, это наша с ним нежность и любовь.
А вот дети съездили недавно на дачу и нашли нашу, точнее их, старую красную ванну, в которой я их купала. Они помнят в деталях историю о том, как я купала трехмесячного Гришу, потом уходила его укладывать, а в это время трехлетний Мишка играл с игрушками, разливая воду из ванны по полу. Они помнят эту историю только по моим рассказам – как мне было приятно услышать их радость от этой несчастной ванной, которую они нашли в паутине.
– Мишка, представляешь, когда я о тебе узнала, в тебе было всего одиннадцать миллиметров!
– Гришка, а помнишь, как у тебя был утренник в школе и я пришла посмотреть в восемь утра, как ты играешь на деревянных ложках?
Много-много теплых историй, которые мы проживаем год за годом и которые помогают мне все время им напоминать: я люблю тебя, и я счастлива, что ты есть у меня.
И тут важно: что ты есть у меня ровно такой, какой есть. Каждый раз, когда я недовольна поступком ребенка, я стараюсь не забывать произносить: «Но я все равно люблю тебя, и это навсегда». Я могу расстроиться от его поведения, не понимать его действий, хотеть для него другой судьбы или чего еще угодно – но любить и говорить ему о своей любви я буду всегда.
Говорить – точно, чуть не забыла. Говорю ясно, четко и часто о том, что люблю. А еще о том, что горжусь – и тут нужно каждый раз подчеркнуть чем. Когда Мишка научился делать крутую яичницу с помидорами нам на завтрак, он немедленно стал гуру в моих глазах. И когда я говорила: «Мишк, а сделаешь нам свою вкуснейшую яичницу? Я так не смогу, ты мастер» – это была чистая правда. И я говорила об этой яичнице не только Мишке, но и своим подругам при нем, чтобы было понятно, что я и правда горжусь его умением. Когда Гришка в девятом классе начал вдруг врубаться в физику и химию, я искренне у него поинтересовалась: «Ух ты, ты правда разбираешься? Обалдеть, я в физике так ничего и не поняла, теперь тяжело жить» (об этом я вам еще расскажу в главе «Про школу»). Потому что я правда считаю, что очень круто, что он в чем-то разобрался. Или когда Гришка начал ориентироваться в ценах на мясо в магазине и заявил мне, что «совсем с ума сошли, что так дорого здесь?», я начала немедленно восхищаться его хозяйственными навыками, потому что я, например, цены не отличила бы. Чувствуете? Все время стараюсь подмечать достижения – пусть даже самые небольшие – и искренне восхищаюсь. Это очень просто делать – гораздо легче и приятнее, чем выковыривать из жизни моменты, за которые стыдно и гордиться не хочется.
А еще любовь для меня – это напоминать человеку, какой он красивый. Ведь для меня они очень красивые, и я имею право быть субъективной. Помните, как в фильме «Любовь и голуби» баба Шура никак не могла наглядеться на Нюру – «Ну какая красавица получилась, а, ну никак не могу наглядеться!» Самое крутое – восхититься без причины, неожиданно, вдруг. Вот идем мы рядом по улице, и вдруг я поворачиваюсь и говорю: «Ну красивый, ну сил нет, а!» И улыбки, и смешно. А главное – очень приятно, и ребенку, и мне.