Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени

Обойдя престол, упал на колени, пробудил на плитах пыль, запрокинул голову и понял, что светом здесь обязан не солнцу — луне. Она накинула вуаль на помертвевшие черты Урсулы. Она плеснула в глазе Марсио. Она особенно рьяно светила сквозь просветы в соцветии старых, мутных, облупившихся витражных стёкол. Райнеро прикрыл веки, приглушая нестерпимый лунный блеск, и только тогда смог рассмотреть, перед чьими образами собрался вознести свои молитвы. Губы горячо вышептывали, выпрашивали солнечного света для возлюбленной Урсулы, но глаз было не отвести от Белоокой и Пречистой, что застыли спина к спине. Их лица, с мягким профилем у Пречистой и резким, хищным у Белоокой, были обращены в разные стороны, их одеяния разнились, как небесный покров и перья воронов, лохмотья мрака, но… сплеталась с рукой рука. Они держались за руки, как добрые подруги, сёстры.

Райнеро понял, что замолк на полуслове и просто пялится на витраж. Сын Стража Веры, он был частым гостем в церквях, однажды гостил вместе с отцом в святом граде Равюнне, живя во дворце Святочтимого, а с недавних пор держал под своим покровительством монастырь св. Аугусты. Но давно нигде образы Пречистой и Белоокой не сводили вместе.

Луна безумствовала, рассеивая по витражу лучи. Но сияла лишь Белоокая, Пречистая отступила в тень.

Райнеро пробрал озноб, ткань рубашки омывала тело холодом, плиты под коленями леденели. На них просыпался звон, как если бы столкнулись льдинки или… стекло. Белоокая шла дрожью. Что это, игра уставших плакать глаз, бред? Райнеро старательно сморгнул вскипевшие с новой силой слёзы.

Витраж мерцал в лунном свете, рисуя завораживающую картину. Луноокая отпустила руку Девы и теперь протягивала её вперёд. Скрежетнули и встали на место последние стёклышки. Райнеро вскинул взгляд: прямо на него смотрело белое узкое лицо. Скулы остры, веки прикрыты, губы тонки и багряны — полоса от пореза. Гладкие чёрные волосы ложились плащом на и без того чёрное старинное одеяние.

— Кто ты? — Райнеро скорее ощутил, как шевелит языком, чем услышал себя. Солёная капля скатилась к губе, он слизнул.

Соль перемешалась с железом, кровь жены ещё оставалась на губах. Райнеро с силой сжал зубы, но рыдания снова драли горло, слёзы затягивали взгляд. Лёгкий холод, как прикосновение пальчиков Урсулы, пробежал по щекам, накрыл ресницы. Райнеро вздохнул, серебряный свет струился по нему, но совсем не слепил.

Из тени, в которую отошла Дева, проступил коленопреклонённый рыцарь в воронёных латах и шлеме с чёрным плюмажем. Исполненный совсем как миниатюры в рукописных книгах, он протягивал к Белоокой на вытянутых руках древний, очень широкой у рукояти короткий меч.

— Что ты хочешь сказ… — Райнеро удержал всхлип, выпрямил спину, встал с обоих колен на одно. Между тем, как он чуть не сдох от раны в спине, и тем, как сломал ногу в попытке объездить Марсио, он успел принести присягу и стать рыцарем ордена св. Коприя. — Ты принимаешь меня в свой орден?

Холодное, мягкое прикосновение к пальцу с кольцом. Обручальным, тайно надетым возлюбленной Урсулой.

«Ни девичьи слёзы. Ни молитвы. Ни слова о помощи. Ничто не убережет тебя так, как моя милость, — тоненько вызванивали в мозгу стёклышки.

Пальцы не слушались, но кольцо принц Рекенья снял. В аметисте, казалось, уже клубился лунный туман. Он поднёс дар Урсулы к витражной руке и моргнул. Одно мгновение. Белоокая стала невестой, похвалялась кольцом на худой неподвижной руке. Губы затронул сосущий холод: это был поцелуй.

Витраж заливало чернотой, как дождём. Райнеро попытался прикоснуться к невесте, но по часовне пронёсся запах левкоя и подгнивших яблок. Чёрный витраж, не сделать и шага, голова налилась тяжестью. Его охватила дрёма.

«Спи, мой жених, и пусть горе уйдёт».

Яблочный запах гас, растворялся в ароматах мёда и цветов. Толчок в грудь, и Райнеро покорно упал, как оказалось, в кресло. Тряхнул головой, вытер влагу у глаз, комната содрогнулась и закружилась. Он вцепился в подлокотники, острая резьба вонзилась в ладони, не пуская назад, в морок, пропасть горя, лунный плен.

— Дрянной из тебя жених! — сказала та женщина с глазами бездны и глубоким, тягучим голосом. По комнате пронёсся едкий, приторный дух. Райнеро бестолково закашлялся, но смесь неведомых трав немилосердно туманила мысли. — И бестолковый к тому же! Не дыши! — Скрипнули оконные створки, женщина прицокнула языком и пристально на него посмотрела. — Дыши. Осторожно.

И он вдохнул. Холодный воздух нёс приятную ясность. Нащупав эфес шпаги, наблюдал за женщиной, чьи спокойные, размеренные движения лишь усиливали его беспокойство. Она накрывала колпачками сосуды с дурманящими смесями, завешивала аляповатым ковриком стеллаж с прогнувшимися полками, зажигала свечи. Ему уже доводилось бывать в комнате гадалки, но эта хозяйка на неё не походила.