Яд персидской сирени

— Это ты не понимаешь! Он занимался Таткой, он добился, что ее признали психопаткой, он нашел приличное заведение. Он знает что делать, у него все схвачено. Я попросила его найти новую лечебницу, он все устроит. Он нам нужен. Пока во всяком случае.

— Да лечебниц полно, были бы деньги! Тем более диагноз налицо, ее примут без проблем, только плати. Верочка, мы же все обсудили, и я не понимаю…

— Володя, будет так, как я сказала. — Тон у Веры был жесткий; она наконец взглянула ему в глаза. — Пока. А там посмотрим. Знакомую приводи, Светке завтра же скажу, пусть убирается к чертовой матери.

— По-моему, ты делаешь ошибку. — Володя сбавил тон. — Коллектив расколот, люди выжидают, никто не хочет работать. Меня по десять раз на дню спрашивают, когда он вернется. Они все еще ждут его, представляешь? Я бы убрал всех «стариков» и набрал новых ребят. А тут еще дядя Витя путается под ногами… Неужели ты не понимаешь, что его нужно убрать в первую очередь? Он старый дурак, его поезд давно ушел, кроме того, интриган. И всю Пашкину рать туда же. Они меня ни в грош не ставят, ты себе не представляешь…

— Успокойся! Уберем со временем. Дай разобраться с этими двумя, не нужно меня торопить… пожалуйста. Не мучай меня, мне и так хреново. Просто подставь плечо.

Володя вздохнул и промолчал…

* * *

… — Это наш дом, — сказала Вера. — Добро пожаловать.

Машина остановилась у крыльца. Володя помог выбраться высокому худому мужчине с бородой, и теперь он стоял, полной грудью вдыхая сладкий, чуть терпкий запах каких-то цветов. Кружилась голова, и он оперся рукой о капот. С другой стороны его поддерживала Вера, испытывающая странное чувство дежавю — недавно она точно так привезла домой Татку. Она украдкой рассматривала мужа: болезненно худой, с изжелта-бледным лицом затворника или мученика, шрамы. Не лицо, а лик. Глубоко запавшие глаза, торчащие скулы, крупный нос с горбинкой, черная с проседью борода, седые виски… «Вампир!» — вдруг пришло ей в голову, и она содрогнулась; тут же одернула себя — в мужчине не было ничего устрашающего или зловещего. Наоборот, он казался потерявшимся ребенком.

Он смотрел на дом — казалось, он видит его впервые. Ни тени узнавания не промелькнуло на его лице, ни тени чувства — ничего! Лицо его было пустым и неуверенным. Дом был ему незнаком. Двухэтажный, асимметричный, с разновеликими окнами, он напоминал дом из сказки. Он задрал голову и теперь смотрел на островерхую красную крышу с флюгерами. Казалось, он тянет время, делая вид, что рассматривает крышу, так как не знает, что сказать и как вести себя; было заметно, что он в замешательстве, растерян и стесняется, как стесняются чужих людей и незнакомого места. Пауза затягивалась.

— Узнаешь? — выступил Володя. — Здесь все так же, только весна, а не осень.

— Не очень, — сказал мужчина. — Ты, кажется, Владимир?

— Он самый. Мы работаем вместе. Я твоя правая рука, так сказать, — он хмыкнул. — Зовут Владимир Супрунов, прошу любить и жаловать. Идти можешь?

— Мы работаем вместе? — спросил мужчина. — Где? У нас бизнес?

— Ты владелец торговой компании, гоняем электронику из Азии, здесь собираем. Не помнишь? «Инженерика»?

Мужчина покачал головой. Он так пристально рассматривал Володю, что тот почувствовал неловкость; хлопнул мужчину по плечу и нарочито бодро сказал:

— Ничего, вспомнишь! Дома стены помогают. Правда, Верочка?

Вера, бледная, с синяками под глазами, попыталась улыбнуться:

— Ты проснулся, и теперь все будет хорошо. — Она взяла его под руку.

— Любимая жена, родной дом, — хохотнул Володя. — Любимые блюда. Что ты любишь? Или у него диета? — Он повернулся к Вере: — Что ему можно?

— Никакой диеты, можно все.

— Вот и прекрасно. Блины любишь? С красной икрой? Или рыбу? Жареную картошку? Раньше ты любил жареную картошку, помнишь? И шашлычки на природе под красненькое.

Мужчина пожал плечами и промолчал. Он рассматривал Веру; заметив ее взгляд, вспыхнул и отвел глаза. Она снова попыталась улыбнуться ему, погладила по спине. Спросила:

— Ты не устал? Может, приляжешь? Видишь, твои любимые тюльпаны, белые и желтые, все как раньше. И персидская сирень цветет, твоя любимая. У меня на нее аллергия. Это твой дом, Паша. Все будет хорошо.

Она прижалась лбом к его плечу, и он приобнял ее. На лице его застыло мучительное и неуверенное выражение человека, который силится вспомнить — людей вокруг, обстановку, даже себя, — но получается у него плохо… Не так! Вовсе не получается.

— Татка тоже дома, — вдруг сказал Володя. — Помнишь Татку?

Мужчина качнул головой, и Вера с досадой поспешно сказала:

— Пошли в твою комнату. Ты будешь на первом этаже, в гостевой, оттуда вид на сад, да и выходить погулять легче. Пока не окрепнешь. Это твоя… — она запнулась, не зная, как назвать молодую женщину, стоявшую чуть в стороне, — домработницей или сиделкой. Нашлась: — Это твоя помощница Лена. Лена, подойдите, пожалуйста.

Молодая женщина подошла. Была это дробная бесцветная блондинка с незапоминающимся лицом, в голубом платье с белым воротничком. Она заменила уволенную Светку.

— Если что-нибудь нужно, Лена поможет.