Яд персидской сирени

Тим хотел спросить: «А мужу сколько было положено? И кто положил?» — но воздержался. У него из головы не шли слова Любы об уморении мужа. Он шел неохотно, но Ника настояла. Он представлял себе ведьму с зельями и ядами, чуть не изуверку, с тяжелым взглядом исподлобья.

Но он ошибся — ведьмой, как он себе это представлял, здесь и не пахло. Наталья Антоновна оказалась приветливой женщиной лет примерно сорока пяти. Тим, настроившись не поддаваться чарам, рассматривал ее во все глаза — ведьмы на его жизненном пути еще не попадались. Очень светлые серые глаза, седые короткие волосы, худое лицо, красивый рот. Морщинки у глаз и уголков рта. Прямая спина, что бросалось в глаза. И еще что-то… «Порода»? — с сомнением подумал он. Он также не мог понять, красива ли она. Он привык делить женщин на красивых и уродин, и все, кому за сорок, были в его понятии глубокими старухами. Эта же выпадала из его разумения о женской внешности, он не мог оценить ее, хотя, казалось бы, что тут сложного: невидная, бесцветная, немолодая. Но… Он вспыхнул под ее внимательным взглядом, хотя не привык стесняться немолодых дам. «Старуха», — подумал он с ожесточением, понимая, что не прав, испытывая оторопь и непонятное смущение. Да и ведьмы, с его точки зрения, были другими. Должны быть другими. И голос — негромкий, несильный, очень… отчетливый…

— Наталья Антоновна, это Ника и Тимофей, — сказала Люба. — Постояльцы.

— Очень приятно, — сказала ведьма. — У вас красивые имена. А у вас, Тимофей, так просто старинное.

Она смотрела на него, улыбаясь. И он еще раз подумал, что у нее удивительно красивый рот. И покраснел, злясь на себя.

— Садитесь, ребята. Можно тут, — она повела рукой в сторону стола, врытого в землю, — а можно в хате.

Слово «хата» странно звучало из уст Натальи Антоновны.

— Я тут… пирог, — сказала Люба, ставя на стол тарелку, покрытую тряпицей. — С вишней.

— Давайте здесь, — сказала Ника. Она с любопытством оглядывалась. Беленый глинобитный дом, чистое подворье, вдоль стен цветы — пышные бархатцы, от ярко-желтого до бархатного чуть не черного, мята, майоры, а по углам столбы мальв с розовыми, белыми и красными цветками. Весь двор в темно-зеленой траве, неровная дорожка до калитки, по бокам два здоровенных подсолнуха свесили головы. — У вас тут как в музее! Или на картине! — выпалила она. — И такое все… такое… большое! И мальвы как деревья! Знаете, музей народной архитектуры?

Наталья Антоновна рассмеялась.

— Спасибо. И правда — живем как в музее.

Тим не понял, что она имела в виду.

Они уселись за стол. Наталья Антоновна и Люба ушли в дом. Ника дернулась было за ними, но хозяйка остановила ее:

— Мы сами. Вы — гости! Отдыхайте.

— Классная тетка! — восторженно прошептала Ника. — Не простая.

— Конечно, не простая — ведьма. И мужа порешила, — шепотом отвечал Тим.

— Уморила. И красивая.

— Не один фиг? Сжила со свету. Нашла красавицу! Не выдумывай. Старая, бесцветная, никакая.

— Ничего ты не понимаешь в женщинах. У нее нет возраста, она вне времени. Здесь такое место, где останавливается время, помнишь? Ей, может, сто лет. И Катерине по паспорту девяносто, а на самом деле сто пятьдесят или все двести. — Ника говорила возбужденным шепотом, щеки заалели, глаза сияли причастием к тайне. — И что-то колдовское… в этой зелени, в цветах. Прямо джунгли! И гора… Ну, скажи, что она красивая! Ну!

— Ладно. Красивая, — снисходительно сказал Тим. — Если хочешь…

…Они не заметили, как упала ночь. Стол был деревенский. Много зелени, вареная молодая картошка, посыпанная укропом, жаркое из курицы и вареники с творогом под сметаной и медом. И вино — яблочный квас на меду.

Тим пару раз толкнул локтем Нику, потом пробормотал:

— И куда в тебя только влазит? А еще пирог! И вина тебе не надо бы…

Ника притворно смутилась.

— Это не вино, это сок, не страшно. Вы ешьте, ешьте, — говорила Наталья Антоновна. — У вас в городе такого нет, здесь родит земля сама, по доброй воле.

— А вы не скучаете по городу? — спросила Ника.

Наталья Антоновна ответила не сразу. Вообще говорила она неторопливо, словно подбирала слова или раздумывала над вопросом. И от этого все, что она говорила, каждое слово казалось весомым.

— Сначала скучала. Я никогда не жила в деревне — мне и воды из колодца достать было непросто, и огород… Раньше сюда заходил автобус, свет был. А потом кооператив распался, и тогда…

— …время остановилось! — ляпнула Ника.

— Верно, — засмеялась Наталья Антоновна. — Время здесь стоит, но времена года пока есть. Зима здесь хорошая. Зимой даже Миша не появляется, снега по самую крышу.

— А вы правда врач?

— Да. Была.

— А правда, что травы лучше лекарств?

Наталья Антоновна задумалась. Потом сказала:

— Не знаю, что и сказать. Есть такое слово — уместность. Травы уместны здесь, а лекарства — в городе. Травы — это особый уклад, ритм, метафизика, если хотите. Особое настроение. Вам в городе все надо сию минуту, вы нетерпеливы, а здесь — неторопливость и покой. Близость земли. Понимаете?

— У нас все увлекаются травами! Говорят, помогают.

— Увлекаются, да. Возможно, помогают. Верить надо.

— В Бога?