Яд персидской сирени

— Какой Андрей?

— Он тут дорогу подвесную строил.

— А потом передумал. Знаю! А может, помер.

— С чего бы это ему помирать? — удивился Миша. — Молодой, здоровый бугай, бабок немерено. Не-е, не помер он.

Что-то было в его голосе такое, что заставило Тима спросить:

— А… что?

— А то. Пропал! — Миша доверительно наклонился к Тиму. Тим задержал дыхание.

— Как — пропал?

— Как пропадают! Исчез с концами. Тут и полиция была, и омон, облазили всю гору, каждый камень, в реке шарились, а не нашли. Допрашивали рабочих, наизнанку вывернули — и ничего. Никаких следов! — Он покачал головой и сплюнул.

— Он что, здесь пропал?

— Ну! Причем средь бела дня. Он тут такое строительство развернул — международный курорт. Крутился, командовал, весь на виду, а потом — хвать, а его-то и нету. Вот только что был весь тут, и вдруг — тю-тю! Вышел. — Миша взмахнул сигаретой. — Проклятое место! А я так и не удивляюсь. А это вроде его собака. Как ее… Капитан! Ну да, Капитан.

Капитан, заслышав свое имя, повернулся и взглянул вопросительно…

Глава 27. Знакомство

Съехав с дороги, они притаились в кустах у въезда в кооператив «Радуга» и погасили огни. Часы показывали без четверти час.

— Кофе будете? — спросил Добродеев.

— Растворимый? — спросил Монах.

— Ну.

— А пожевать?

— Котлету хочешь?

— Ты взял с собой котлеты? — поразился Монах. — За что я тебя люблю, Лео, так это за основательность. Я бы ни за что не додумался. Эрик, хочешь котлету?

Эрик не ответил. Скорчившись на заднем сиденье, он прилип к планшету.

— А кто готовил?

— Сам.

— А где лучшая половина?

— У мамы.

— Шикарная котлета. Ты открылся мне с новой стороны, Лео. Не понимаю, зачем тебе жена.

— Я тоже иногда не понимаю, — сказал Добродеев.

— То-то. А меня все время пристраиваешь, — попенял ему Монах.

Они ели котлеты и запивали кофе. Добродеев все время посматривал на часы.

— Опаздывает, — сказал наконец. — Двадцать минут второго. Вдруг там что-то случилось?

— Самое неприятное, что могло случиться, уже случилось. Придет.

Они оглянулись на Эрика — тот проворно бегал пальцами по клавиатуре.

— Вслепую, в темноте почти, — с уважением сказал Добродеев. — Цифровое поколение.

Некоторое время они наблюдали за Эриком, о чем тот ни в малейшей мере не подозревал. Оба вздрогнули, когда в окно затарабанили.

— Татка! — Добродеев распахнул дверцу.

— Привет! — сказала Татка. — Я не сразу вас нашла. Шухер, ты здесь?

— Здесь. Садись к нему, поговорим, — скомандовал Монах.

Татка неловко влезла в машину. Обняла Эрика, прижалась, замерла, приговаривая:

— Шухер, миленький, родненький, ты даже не представляешь… я не верила, понимаешь? — Она вдруг расплакалась. — Все время вспоминала про ребят, лежу, думаю, не верила, что выскочу! Дихлофос, Мекс, Визард… Ты ответил, это просто чудо, я уже не знала, куда кидаться, никого нет, понимаешь? Никого! Она сдаст меня обратно! Она меня ненавидит! Я там подохну, во второй раз я не выдержу. Если бы нашлась мама… Если бы только нашлась мама!

— Таня, нам нужно поговорить, — вмешался наконец Монах. — У нас немного времени…

Татка оторвалась от Эрика, вытерла слезы:

— Да, я понимаю. Вы друзья Эрика… я видела сайт, Олег Монахов, путешественник, экстрасенс, не бывает безвыходных ситуаций… все такое.

— Это я, — скромно сказал Монах. — А это мой друг, известный журналист Лео Глюк. У нас есть вопросы, Таня.

— Татка… пожалуйста.

— Леша, мы можем отъехать подальше и включить свет? А то в темноте как-то неуютно. — Ему хотелось рассмотреть девушку.

Добродеев повернул ключ в замке зажигания, машина вздрогнула и медленно покатилась. Монах вытащил из кармана диктофон.

— Откуда доступ к компьютеру?

— Сначала из интернет-кафе, а теперь Паша дает.

— Павел Терехин? Муж Веры? Она знает?

— Еще чего! Не знает, конечно. Я ночью влезаю к нему через окно.

— Он не скажет ей?

— Нет. Он нормальный.

— Память не вернулась?

Татка хмыкнула:

— Если бы вернулась, свалил бы куда подальше из этого гадюшника. Дом с привидениями!

— Почему?

— Почему свалил или почему с привидениями?

— Да, — сказал Монах.

— Пусто потому что, никого нет, пустой дом, одна Ленка. Подкрадывается, входит без стука, сует таблетку, стоит над душой, подглядывает. Хуже привидения. Я бы на его месте свалила. Верка злая, всех ненавидит, вся в мамашу.

— Ты ее помнишь?

— Тетю Тамару? Еще как помню. — Татка поежилась. — Папа вернулся к ним, чтобы у меня была семья. Мужики не врубаются ни черта…

— Она обижала тебя?

— Она меня не била, если вы об этом. Она смотрела на меня как… как… змея! Взгляд как молоток, все время я с дыркой от молотка… вот здесь! — Она шлепнула себя ладонью по лбу. — Или в затылке. Как у стенки, и сейчас выстрел! Мне кусок в горло не лез… А папа… — Она запнулась. — А папа ничего не видел. Он рассказывал про маму… у меня была кукла, мама купила прямо на улице, Славочка, любимая… они ее выбросили. Мы с папой танцевали вальс… он говорил, из старого кино, «Доктор Живаго»… Ля-ля-ля-ля! — напела она. — Так и кажется, что березы кружатся… белые стволы, зеленые ветки… мамин любимый вальс. И сирень посадили, персидскую, она сейчас цветет, запах до неба…

— Ты ее боялась?