Яд персидской сирени

— Вера никого к Павлу не пускает, коллектив послал цветы и открытку, хотели навестить, она сказала: нельзя. Все помирают от любопытства, как же теперь будет. В смысле, как они распетляют треугольник. Он пока беспамятный, но ведь вспомнит же в конце концов, захочет вернуться, а место занято! Володька удавится, не уступит. И с Верой непонятно. Дура! Павел — личность, а Володька — дешевка. Правда, он тоже не терялся, у него было полно, даже Любочка с ним… — Анжелика выразительно вздернула брови. — Ну, ты понимаешь, в смысле, как секретарша. Она его очень уважает, веселый, говорит, всегда доброе слово скажет, не жадный. Так что ему лучше вообще ничего не вспоминать, а то они его траванут, тем более это раз плюнуть — он целую кучу таблеток принимает. Любочка очень переживает. И еще эта сводная сестра, Вера ей подыскивает новый дурдом, а чего, деньги есть, можно сбагрить куда подальше и навсегда. Представляешь, как карта легла? Авария с Павлом, эта сестра и Вера с Володькой. Целый роман! — Она покачала головой. — Ты, Олежка, ешь. Слушай и ешь. Блинов полно, Жорику я еще напеку.

— Спасибо, Анжелика! Блины просто фантастика. Кстати, как ты относишься к летающим тарелкам?

— Нормально, а что?

— Просто спросил. Ты обещала фотки, помнишь?

— А как же! Есть! — всплеснула руками Анжелика. — Сейчас принесу.

Она унеслась из кухни. Монах расслабил пояс, утер влажный лоб и сделал несколько глубоких вдохов.

— Вот! — Анжелика поставила перед ним коробку с фотографиями. — Они висели у них на стенде, а Володька приказал убрать. Представляешь, какой козел? Хозяина корчит.

Монах принялся перебирать фотографии; Анжелика заглядывала через плечо и поясняла:

— Это Вера! Правда, красивая? Это корпоратив на прошлый Новый год. В этом году не было из-за Павла, просто Володька собрал всех в зале и поздравил:

— Красивая. — Монах некоторое время рассматривал фотографию Веры.

— Это Павел. Это Володька Супрунов. А это дядя Витя Лобан.

Монах перебирал фотографии. Счастливые смеющиеся не совсем трезвые лица. С заячьими ушами, в масках медведей и енотов; в коронах-снежинках; тут же здоровенный Дед Мороз в красном тулупе, с ватной бородой до полу и Снегурочка в голубом, сильно накрашенная. Похоже, оба подшофе. Дядя Витя с румяными щечками, с бокалом в руке, с ухмылкой, открывающей безупречную вставную челюсть; с радикально черными кудрями, собранными в куцый хвостик. Смеющийся Павел с гирляндой на шее, рядом — крохотная сияющая женщина в длинном красном платье…

— Любочка? — догадался Монах.

— Ну! Видишь, как смотрит на него!

Монах снова и снова перебирал фотографии, пытаясь определить, что его настораживает. Радость на лицах, широкие улыбки, елка, Дед Мороз и Снегурочка, фуршетные столы, горы снеди и бутылок, бармен с бабочкой, девушки-официантки. Танцы. Что не так? Вера, Павел, Володя, дядя Витя… жаль, нет Татки, интересно было бы взглянуть на пятого героя странного романа. Вернее, героиню. Снова Вера, Павел, Володя, дядя Витя. Никто не смотрит волком, не испепеляет соперника взглядом, не сыплет яд в рюмку. Что же не так?

— Можно, я заберу их с собой? — спросил он. — Покажу Леше.

— Бери. Любочка сказала, держи сколько надо. Ты совсем ничего не ешь, Олежка, — огорчилась Анжелика. — Ну, хоть еще один! Ты что, на диете?

Монах рассмеялся и чмокнул Анжелику в щечку…

— …Смотри, Леша, это вся компания. — Монах достал из папки конверт с фотографиями. Они уютно устроились за своим отрядным столиком в баре «Тутси».

— Ага, красивые фотки. Это кто?

— Это Вера, хозяйка. Это ее муж Павел Терехин, потерявший память. Это Володя Супрунов, любовник Веры и генеральный директор, заменил Павла во всех отношениях.

— Ага, ага, — повторял Добродеев, рассматривая фотки. — А этот старикан?

— Это дядя Витя Лобан, стоявший у истоков. Друг семьи Мережко, родителей Веры…

— Обоих?

— Что значит «обоих»?

— Он мог быть или другом Мережко, который бросил семью, или другом брошенной жены, в смысле, утешал бедняжку. Как-то так.

— Резонно, — задумался Монах. — Ты прав, Леша. Хотя… он мог быть сначала другом Мережко, а после его смерти стал другом вдовы. Мог ведь?

— Мог, — признал Добродеев.

— То-то. Но мысль сама по себе интересная. Кстати, он явился на работу с расцарапанной физиономией.

— Он же старый! — вырвалось у Добродеева.

Монах хмыкнул:

— И что? Почему немолодой мужчина не может позволить себе расцарапанную физиономию? Анжелика считает, это результат любовных игр.

— Хорошенькие игры! А на самом деле? Кто его?

— Никто не знает, а спросить стесняются. Да и не признается он. Ты бы признался?

— Может, подрался?

— Может. Все может быть. Ты ничего не заметил?

— Где?

— На фотках. Царапает что-то, а что, не пойму. Напрягись, Лео, и давай пробежимся еще разок.

Добродеев принялся снова перебирать фотографии. Он добросовестно рассматривал их, отводя руку, издалека; приближая к лицу и сильно щурясь, вытягивая губы трубочкой. Наконец сказал:

— Ничего не вижу.

— Ты кого-нибудь из них видел раньше? Никто не кажется знакомым?

Добродеев пожал плечами:

— Нет вроде. А что?