Яд персидской сирени

* * *

В январе Ника родила мальчика. Тимофея. Роды принимали Наталья Антоновна и баба Валя, местная повитуха. Мальчик получился здоровенький, горластый. Баба Валя держала его, голенького, на вытянутых руках и что-то шептала. Тимофей не плакал, крутил головой, и взгляд у него был вполне осмысленный. А Наталья Антоновна вдруг заплакала — шутка ли! Младенец у них в Ломенке! Знак? Не иначе…

…А там и весна не задержалась.

…Ника доила Любку. Капитан сидел рядом, ждал завтрака. Вдруг он вскочил, уставился на дверь. Потом ткнулся холодным носом Нике в шею.

— Брысь! — сказала Ника. — Нежности!

— Гуфф! — сказал Капитан басом и сорвался с места.

Ника обернулась. Незнакомый человек стоял на пороге. Высокий, тощий, с бородой.

— Тим? — неуверенно произнесла Ника, поднимаясь, вытирая руки о передник, вглядываясь в пришельца. — Тим! Тимочка!

На крики прибежала испуганная Люба.

— Что? Ника, что?

Нику трясло. Она рыдала взахлеб.

— Тим! Тим вернулся!

— Где, Никочка? Где он? — Люба всматривалась в темные пустые углы. — Капитан?

— Гуфф! — откликнулся Капитан. Он стоял на пороге — черный влажный нос шевелился, уши торчком, морда озадаченная.

— Никочка, успокойся, тебе показалось! — Люба, громадная, тяжелая, гладила Нику по голове.

— Я видела! Видела! — кричала Ника. — Он стоял там! — Она тыкала рукой в порог. — Черный, с бородой! Смотрел на меня! И Капитан видел, он залаял!

— Здесь нет никого, успокойся, милая, успокойся. Пойдем! — Она увела Нику в дом. Капитан сунулся было за ними, но Люба приказала: — Стеречь, Капитан! — и он остался на крыльце.

Ника лежала с закрытыми глазами. Люба молча сидела рядом. Вдруг Ника спросила:

— Что такое «детинец»? Это ребенок?

— Ребенок? Нет! Это двор, старое название. Подворье. Княжий двор назывался детинец — большой, вроде города. Нам в школе рассказывали.

— Закрытый?

— Закрытый? — переспросила Люба.

— Ну, такой, отгороженный!

— Отгороженный? — Люба все еще не понимала.

— Закрытый! — нетерпеливо закричала Ника. — Закрытый от всех! От мира!

— Не знаю… Может, и отгороженный. В древности все отгораживались, боронились… Времена были смутные.

— Боронились… А сейчас не боронятся?

— Что ж сейчас? Сейчас все тихо…

— Сейчас тоже смутные.

— О чем ты, Никочка?

— Тим здесь, я знаю. В горе!

Люба молчала, не зная, что сказать.

— Ты его любишь? — вдруг спросила Ника.

Люба закрыла лицо руками и заплакала.

— Он придет, — сказала Ника. — Гора отпустит его, вот увидишь. Его проверяют. Мы дождемся.

Люба, перестав всхлипывать, с опаской смотрела на Нику.

— Мы — свои, а его проверяют… Да?

Люба кивнула неуверенно. Она не знала, что сказать.

— Мы подождем, да? — Ника погладила Любу по лицу. — Мы дождемся. Он пришел сказать, что все хорошо. Нужно только подождать немного.

Ника уснула. Люба укрыла ее одеялом, потрогала лоб. Лоб был холодный. Ника дышала во сне ровно, неслышно.

Люба подошла к окну, сложила руки на огромном животе. Стеной возвышался Детинец, четко виднелся через голые ветки деревьев. Припекало солнце. Зеленела трава, раскрывались первые одуванчики. По двору ходили рыжие куры и летали пьяные пчелы. Капитан яростно чесался на крыльце. Невесомый зеленый пух стоял над старой скрюченной вербой у калитки.

Люба, улыбаясь, смотрела. Словно в первый раз видела. И думала: «А может, и правда… Кто ж его знает? Может, и правда. А может, прощался! — вдруг пришло ей в голову. — Пришел попрощаться, пора ему. Откуда пришел? Не дано прознать. И на том спасибо».

Она перекрестилась и прошептала:

— Мир с тобой, Тима! И тебе прощай…

Тут заплакал маленький Тимофей, и она побежала к нему…

Глава 39. Все проходит…

…Следователь действительно оказался мальчишкой. Он деликатно спросил, могут ли они поговорить. Поинтересовался, как она себя чувствует. Выразил соболезнования в связи с утратой единственной сестры и друга. Татка почувствовала себя увереннее.

— Вера Владимировна, зачем в тот вечер к вам приходил ваш сотрудник Владимир Супрунов?

— До него дошли слухи, что я собираюсь продать бизнес.

— Он не знал?

— Нет. Это был лишь проект. После аварии Паши мне было трудно, все стало разваливаться, и я подумала, что не хочу больше. Устала.

— Во сколько он пришел?

— Кажется, в одиннадцать.

— Он всегда приходил так поздно?

— Нет, у нас была возможность пообщаться в рабочее время. Он пришел, так как узнал о продаже компании, хотел убедиться, что это сплетни. Кроме того, он был пьян.

— Он был против продажи?

— Да. Он исполнял обязанности генерального, он не понимал, что не справляется.

— Откуда он узнал?

— Понятия не имею.

— Он пил?

— Я бы не сказала. Он просто расстроился.

— Вы сказали ему о продаже?

— Да. Я сказала, что бизнес ни меня, ни Пашу больше не интересует. Пашу нужно ставить на ноги, я на пределе…

— Как он среагировал?

— Сказал, что не позволит. Что это дело моего отца, что нужно делать усилия, нес что-то совсем уж запредельное, кричал. Я никогда не видела его таким. Он даже не постеснялся Татки, начал говорить о наших отношениях… Я не хотела оставаться с ним и пошла за Пашей.

— Что, по-вашему, произошло, когда вы ушли из кухни?