Ядовитый сезон

Ярен направился к берегу. Он цеплялся за корни, которые возникали из ниоткуда, спотыкался о камни, которых не видел, а ветки хлестали его по лицу. Он надеялся, что бежит по направлению к пляжу. До него донеслось пение – жуткое и одновременно завораживающе красивое. Однако оно не манило его. Лишь оповещало, как много людей пыталось его убить.

Он подумал о семье. О добром, любящем отце, о сестрах, таких разных, но таких же отзывчивых, как и Степан. Вспомнил маму, и как он всегда втайне верил, что она любила его сильнее остальных. А потом он подумал о Леэло. Ему хотелось избавить ее от всей боли, которую он ей причинил, но не жалел, что полюбил ее. Не важно, судьба ли, несчастный случай или просто голодный волк привели его на Эндлу, все это стоило пережить ради ее любви.

Он почти добрался. Всего пара метров, и он будет на пляже.

Неожиданно из-за деревьев показалась фигура, преградившая ему путь. Он ничего не мог разглядеть в темноте, но с облегчением отметил, что это не один из тех рослых мужчин, которые держали его в доме. Он резко остановился, жалея, что у него нет оружия, чтобы защитить себя.

Человек шагнул вперед, открывая лицо лунному свету, и у Ярена перехватило дыхание.

– Я знала, что ты побежишь прямиком сюда, ведь ты трус, – сказала Сейдж. – И теперь именно я убью тебя.

Глава пятьдесят первая

Леэло сидела, зажав уши руками, напевая колыбельную, пытаясь заглушить звуки Охоты. Мама спала рядом с ней и, проснувшись, поморщилась от боли.

– Мама? – Леэло вглядывалась ей в лицо. – В чем дело? Ты опять болеешь?

Фиона взяла у Леэло стакан воды и, сделав глоток, покачала головой:

– Я уже давно болею, дорогая.

Леэло старалась игнорировать отдаленное пение, хотя это было крайне трудно. Но хуже всего то, что ее собственные связки болели от желания присоединиться к хору голосов. Она потянулась за чашкой чая, который Китти перед уходом приготовила для Фионы, чтобы снять боль.

– Нет! – Фиона так резко махнула рукой, что опрокинула чашку, и жидкость растеклась по столу.

Мгновение они смотрели друг на друга, переводя дыхание.

– Боже мой, мама. Что это было? – Леэло взяла полотенце и начала вытирать чай. Когда она наклонилась поближе, то почувствовала едва уловимый запах, который не узнала бы до вчерашнего дня. Тот самый аромат, который наполнял пещеру с лодкой. Пещеру с лилиями.

Она перевела взгляд на маму.

– Мама? Что в чае?

Должно быть, Фиона заметила понимание на лице дочери, потому что просто закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Ответь мне. Почему твой чай пахнет лилиями?

Когда Фиона открыла глаза, в них стояли слезы.

– Это мое лекарство.

Леэло пыталась понять значение маминых слов, но не могла, постоянно отвлекаясь на пение вдалеке.

– Какое лекарство?

Фиона откинулась на спинку кресла.

– Ты ведь знаешь, что ядовитые растения могут использовать как в лечебных целях, так и для отравления.

Леэло кивнула.

– Мы используем осенний крокус для лечения подагры. А листья наперстянки от сердечных недугов. Но какое это имеет отношение к твоему чаю?

– После смерти твоего отца я заболела. Я не могла спать и перестала есть. Твоя тетя выходила меня. Настой лилий, сильно разбавленный водой, излечивает некоторые болезни, включая депрессию. Спустя какое-то время я начала выздоравливать. Но отказывалась снова петь, даже на похоронах. В отличие от еды это стало осознанным выбором, ведь с пением все по-другому. Я просто не могла заниматься тем, что приносило мне столько радости прежде. Не после того, что я совершила.

Леэло не знала, доставляло ли пение радость лично ей. Оно просто было частью нее, как дыхание в легких или кровь в венах. Отказаться от пения не представлялось возможным.

– Китти обычно отчитывала меня на каждом фестивале: «Пой или снова заболеешь. Пой или умрешь», – говорила она. Но чем дольше я отказывалась, тем сильнее она злилась. А потом мне стало еще хуже.

– Ты знала, что болеешь из-за нее? – спросила Леэло, внутри закипал гнев.

– Я поняла это не сразу. Я поверила, когда она сказала, что все дело в пении. Но потом однажды увидела, как она делает мне чай. И с тех пор знала, что она добавляет слишком много экстракта лилии. Достаточно, чтобы превратить лекарство в яд.

Но ведь мама лично предупреждала ее об этом. Каждый раз, когда Леэло готовила чай или настойку, то трижды проверяла все дозировки.

– Тогда почему ты продолжала его пить? – спросила Леэло. – Как ты могла поступать так с собой? Со мной и Тейтом?

– Потому что она угрожала, что расскажет вам о моем проступке. Расскажет всем на острове. И мне кажется потому, что где-то в душе я верила, что заслужила это. Я расценивала это как наказание за предательство семьи и Эндлы.

Глаза Леэло наполнились горячими слезами.

– Это бред. Бросить Найджела на произвол судьбы – вот настоящее предательство, потому что тогда ты бы предала саму себя.

– Сейчас я это поняла, – тихо сказала Фиона. – Прости. Мне стоило бороться сильнее. Ради тебя.

Леэло покачала головой и встала:

– Я не обижаюсь на тебя, мама. Ты считала, что у тебя нет выбора. Но у меня есть выбор, и я выбираю борьбу за Ярена.