«Якорь спасения». Православная Церковь и Российское государство в эпоху императора Николая I. Очерки истории

Действительно, иезуитское воспитание сказывалось в отношении графа к богословским вопросам. Считая фактом «наклонение нашего духовенства к протестантизму», он как мог боролся против этого: подчиняя обер-прокурорскому надзору Духовно-учебное управление, вводя в семинариях и академиях преподавание катехизиса митрополита Петра (Могилы) и учения об отцах Церкви, из опасения нового раскола препятствуя переводу Библии на русский язык. Поэтому-то он и выступил противником митрополитов Московского и Киевского, считавших важным делом перевод Ветхого Завета именно с еврейского языка, хотя «придерживаясь и перевода 70-ти толковников». Информированные современники отмечали даже, что обер-прокурор начал «ласкать старообрядцев, может быть, по сознанию правоты их или бессилия правительства воссоединить их с нами мерами принуждения»[644].

Не имея данных, которые подтверждали бы «ласкание» обер-прокурором старообрядцев, вновь обратим внимание на историю с переводом Библии. Она постоянно вспоминалась современниками, когда речь заходила об устранении митрополита Филарета (Дроздова) из Св. Синода. Приведённая сентенция принадлежала основателю Русской Духовной миссии в Иерусалиме епископу Порфирию (Успенскому), который не являлся «бездумным критиком» обер-прокурора, а, напротив, считал его преобразования «замечательными».

Впрочем, в его дневнике можно найти и то, что комплиментарной характеристикой не назвать. Отец Порфирий поместил в дневнике фразу генерального консула Российской империи в Сирии и Палестине К. М. Базили, назвавшего графа Н. А. Протасова «скупым на чужие деньги». В другом месте дневника отец Порфирий передал рассказ своей духовной дочери, родственницы графа Н. А. Протасова С. Д. Лаптевой (урождённой княжны Горчаковой). Она предупредила отца Порфирия, чтобы при встрече с графом Н. А. Протасовым он не надевал на себя «маску святоши и чтобы не боялся, а говорил ему смело всё, что надобно высказать ему. “Он трус”, – присовокупила она»[645]

.

Указание на «трусость» любопытно, но не более того. Что конкретно имела в виду С. Д. Лаптева, можно лишь догадываться. Может быть, она хотела сказать, что граф под маской решительности скрывал некий страх, опасаясь принимать самостоятельные решения, предварительно не выяснив мнения самодержца. А может быть, это была просто «фраза». В любом случае, действия обер-прокурора не вызывались побуждениями личной корысти, более того, деспот по натуре, он стремился бороться с деспотизмом епархиальных архиереев, всячески пресекая их произвол в отношении подчинённого белого духовенства[646].

«У него на суде равны были и дьячок, и архиерей. С его эпохи узнали, что и архиереев можно судить, что и для них написан закон, что и на них можно жаловаться в Синод. Это имело отрезвляющее действие на начальников епархий: они стали действовать законнее и поступать осторожнее. К чести Протасова нужно ещё сказать, что он всегда принимал сторону угнетённого и слабого и что белое духовенство постоянно находило в нём сильного защитника против нападений архиереев». Сказавший эти слова священник Михаил Морошкин не скрывал и того, что у графа Н. А. Протасова было предубеждения к архиереям: «смотря на них как на касту, господствующую над белым духовенством и угнетающую последнюю, он, при всяком удобном случае, рад был жестоким выговором или неуважительным обращением, преследовать за злоупотребление власти»[647].

Предубеждение графа Н. А. Протасова к архиереям некоторые исследователи поворачивали таким образом, чтобы заявлять о его нелюбви к монашеству in corpore[648]

. Даже заявляли, что эта нелюбовь логична «с государственной точки зрения»[649]. Рассуждать о «государственной нелюбви» к монашеству, полагаю, излишне смело. Разумнее констатировать «офицерское отношение» Н. А. Протасова к иерархии, воспринимавшейся им как «персоны» подчинённые. Неслучайно он, чтобы лучше следить за архиереями, сам назначал в епархии секретарей консисторий. «Это были его агенты, род тайной полиции, доносившей ему обо всём, что делалось в епархии»[650].

Обер-прокурор решал вопросы переводов епископов с кафедры на кафедру, не особо задумываясь над тем, хотят ли они или их паства этого. Но фактов неподчинения обер-прокурору история не сохранила. К примеру, решив перевести епископа Афанасия (Соколова) из Томска, где он служил более 12 лет, в Иркутск, «в архиепископы», Протасов даже не удосужился спросить мнения переводимого (узнав о новом назначении преосвященного, верующие глубоко огорчились, «плакали»)[651].