«Якорь спасения». Православная Церковь и Российское государство в эпоху императора Николая I. Очерки истории

Тем не менее, именно в годы правления Екатерины II начался подъем внутренней жизни русского монашества, вскоре благотворно сказавшийся на судьбе Козельской обители. Этот подъем непосредственно связан с именем прп. Паисия Величковского (1722–1794), аскета, мистика, переводчика «Добротолюбия», посвятившего всю свою жизнь монашескому «внутреннему деланию». Будучи прежде всего монахом, прп. Паисий стремился понять и построить иноческую жизнь в соответствии с правилами святых отцов. В созданном им общежительном уставе указаны два основные правила монашеского общежития: полное нестяжание и послушание. Прп. Паисий уделял внимание тому, каким должен быть настоятель, как инок должен проводить день, никогда не оставаясь праздным. Таким образом, труды прп. Паисия служили руководством к ведению правильной иноческой жизни. Его ученики и, преимущественно, ученики его учеников сыграли главную роль в деле воссоздания Оптиной.

Другим церковным деятелем, имя которого, говоря об Оптиной пустыни, необходимо упомянуть, был Московский митрополит Платон (Левшин; 1737–1812). Наблюдая за современной ему монастырской жизнью, митрополит пришел к выводу, что воссоздание монастырей необходимо поручать лишь монахам-подвижникам, для которых аскетизм – не пустой звук. В 1796 г., посетив пустынь, митрополит Платон, в ведении которого до 1799 г. она находилась, «признал место сие для пустынно-общежительства весьма удобным»[309]. Настоятелю Песношского монастыря Макарию было поручено наблюдение за Оптиной. Он назначил туда в качестве строителя иеромонаха Иосифа, вскоре сменив его другим иеромонахом – Авраамием. Деятельный строитель в первое время испытывал массу проблем: местные жители нещадно грабили монастырь (воровали лес, в монастырских «дачах» ловили рыбу, угоняли лошадей и т. д.)[310]

. Тем не менее монастырь рос и развивался, к 20-м годам XIX в. оказавшись наиболее благоустроенным в Калужской епархии[311]. Именно отец Авраамий ввел в обители новый порядок нестяжательной жизни, первым подавая в этом пример и требуя от братии точного исполнения своих распоряжений. Разумеется, сама пустынь выступала как собственник, «стяжатель имения», но личное обогащение монахов за счет ее имуществ строго пресекалось, равно как не допускалось и самостоятельное, «отдельное» житие иноков.

В первой четверти XIX в. в пустыни сменилось всего три настоятеля. На место скончавшегося в январе 1817 г. отца Авраамия был поставлен иеромонах Маркелл (первый настоятель, избранный из числа братства Оптиной); а уже через два года его сменил игумен Даниил (1819–1826). При отце Данииле, ранее проходившем послушание в качестве эконома Калужского архиерейского дома, в Оптину и пришел инок Моисей (в миру Тимофей Путилов; 15.01.1782–16.06.1862).

Исследователи давно подметили, что «в самом факте восстановления Оптиной пустыни обращает на себя внимание то, что оно идет не из нее самой, а со (из. – С. Ф.

) вне». При этом важно то, что указанная для Оптиной особенность составляла «характеристическую черту в истории восстановления многих (большинства) русских обителей 18 и 19 вв.»[312]. Своих сил у монастырей, переживших начальный период Синодальной эпохи, не было. Инициатором восстановления обителей, их финансистом могла стать лишь высшая власть, т. е. Св. Синод и ее «Верховный ктитор» – монарх. С конца XVIII в. так и было. К примеру, 18 декабря 1797 г. Павел I даровал Оптиной пустыни, в числе других обителей, «милостивое подаяние» – 300 руб. ежегодно. Пустыни отдали мукомольную мельницу на реке Сосенной и пруд для рыбной ловли. И хотя материальное благополучие Оптиной в то время было неудовлетворительным[313], рубеж XVIII и XIX столетий, думается, всё-таки можно назвать переломным, – с тех пор доходы монастыря год от года росли, росла и его известность.