Через три года, в 1808 г., «для получения увольнительного вида» (т. е. для перехода из купеческого в духовное сословие), Путилов возвратился в Москву. Однако «вида» он не получил, но по благословению своего духовного отца игумена Александра вновь ушел в монастырь, на этот раз в Брянский. Там он прожил до 1811 г., вынужденно вернувшись домой (т. к. его всё ещё не перевели в духовное сословие). Решив вопрос о сословной принадлежности, по совету своего нового духовника иеросхимонаха Адриана он приехал в Рославльские леса. В обители Путилов проживал совместно с иеросхимонахом Афанасием, который любил занимать его, «в свободное от молитвенного правила время, чтением и перепиской рукописей, заключающих в себе драгоценные переводы великого старца Паисия, с коим лично знаком был, и чрез то возбудил в благоговейном своем послушнике такую привязанность к ним, что они сделались для него, по собственному его отзыву, “слаще мёда и сота”»[321]
. Кстати сказать, именно пустынножителями Рославльских лесов Тимофею Путилову было дано имя Моисей – «в знак гостеприимства, которое с любовью оказывал о. Моисей странникам, доходившим до пустынников. Преподобный Моисей Мурин (в честь которого его и назвали. –Как видим, Моисей достаточно рано соприкоснулся с традицией старчества: первый раз – когда посетил Саров, где в то время подвизался св. Серафим, а второй, – когда оказался послушником ученика прп. Паисия Величковского и непосредственно ознакомился с переводами молдавского старца. Не случайно именно там и возникла у него мечта об издании некоторых рукописей прп. Паисия «для назидания жаждущих спасения»[323]
.В 1812 г. – в связи с Отечественной войной – Моисей переехал к настоятелю Белобережской пустыни, но сразу по окончании войны вернулся обратно. В дальнейшем его жизнь в Рославльских лесах никаких кардинальных перемен не испытывала[324]
, послушание проходило по строго заведенным правилам. Обычно в 12 часов ночи иноки отправляли полунощницу и утреннюю службу, через час после окончания которой читался акафист Божией Матери, затем, два часа спустя – часы. Вечерняя служба начиналась в 5 часов вечера. В свободное от молитвенных правил время иноки занимались хозяйством, переписывали полууставом святоотеческие книги, помогали, чем могли, покровителям обители, снабжавшим их печеным хлебом, крупой и постным маслом[325].Всё изменилось после встречи с Калужским епископом Филаретом. Очевидно, оценив по достоинству религиозное горение и иноческие качества Моисея, преосвященный направил с ним специальное письмо старцу Афанасию – духовному отцу Рославльских отшельников. Письмо было составлено таким образом, будто епископ, узнав о желании иноков избрать себе уединенное место при Введенской Оптиной пустыни, горячо его поддержал. «Я вам позволяю, – писал епископ Филарет старцу Афанасию, – в монастырских дачах избрать для себя место, какое вам угодно будет, для безмолвного и отшельнического жития, по примеру древних св[ятых] отцов-пустынножителей. Кельи для вас будут изготовлены, как скоро вы изъявите на то свое согласие. От монастырских послушаний вы совершенно будете свободны»[326]
. Заявляя о своем расположении к пустынножителям, Калужский архиерей искренне признался: «Любя от юности моей, от всей моей души монашеское житие, я буду находить истинную радость в духовном с вами собеседовании…»[327]. Старец Афанасий ответил владыке письмом, в котором изложил свое видение вопроса о переселении иноков и о жизни их в скиту. Рославльские пустынножители не хотели причинять никакого «неудовольствия» насельникам Оптиной, оговорив желательность наличия у скита собственного содержания (“посредством боголюбивых душ”) и недопущения вхождения «в скит мирских лиц, любопытством побуждаемых»[328].Изначально было понятно, что владыка примет эти условия, – неслучайно он вскоре отправил письмо старцу Афанасию, уверив его, что дал поручению настоятелю Оптиной игумену Даниилу «отвести приличное и весьма удобное для скитской жизни место на монастырской пасеке, и дозволить усердному благодетелю, купцу [Ал. Дм.] Брюзгину (Козельскому почетному гражданину. –