«Якорь спасения». Православная Церковь и Российское государство в эпоху императора Николая I. Очерки истории

Трудно сказать, какие реальные результаты давало подобное наблюдение, важнее обратить внимание на иное: среди беглых священников далеко не все были люди идейные, ушедшие к староверам по идейным соображениям. Многие из них покидали Православную Церковь по причине материальных затруднений, получив у руководителей староверческих общин уверения в том, что их жизнь в материальном отношении будет полностью обустроена. Неслучайно о замечательном финансовом положении купцов-старообрядцев пишут и старообрядческие исследователи[445], не желающие, впрочем, обращать внимание на материальную сторону вопроса о беглых священниках. А между тем, полагаю, этот вопрос невозможно игнорировать. По свидетельству московского купца В. А. Сапелкина, в конце жизни обратившегося в единоверие, священство московского Рогожского кладбища не отличалось крепостью моральных принципов и порой откровенно заявляло своим «духовным чадам», что бегство к старообрядцам обусловлено сугубо материальными факторами

[446]. Понятно, что заявления ренегата изначально субъективны и должны приниматься с сомнением и проверкой. Но приведенные выше официальные данные о беглых священниках, ранее наказывавшихся за различные провинности, свидетельствуют о том, что говорить об «идеальных» клириках, «познавших истину» у старообрядцев и потому порвавших с «никонианами» решительно невозможно.

Разумеется, невозможно оправдывать репрессии против религиозного инакомыслия, но в данном случае речь идет об ином: раскол в условиях православного государства по своему значению считался церковно-государственным явлением. На это всегда обращал внимание митрополит Филарет (Дроздов). С церковной точки зрения, – писал он, – раскол есть «отломившаяся, поврежденная отрасль господствующего вероисповедания, к которой все раскольники совершенно принадлежали в своих предках». Борьба против них оправдывалась в глазах владыки тем, что существовавшие в его время «раскольнические церкви» создавались во вражде против Православной Церкви. «Ближе других сект, по своим взглядам и внешнему подобию, стоит к Православной Церкви поповщина, – замечал митрополит Филарет, – которая одна только и может быть названа в собственном смысле расколом»[447]

. Поскольку охранение Церкви в «симфонической» империи есть охранение государства, которое признает православную веру одним из надежнейших оснований государственного единства и силы, то действия, направленные против раскола не только не предосудительны, но и необходимы.

Логика митрополита Филарета проста и понятна: «раскольники» разрушают церковные единомыслие и единодушие, что ведет к разрушению «единства народного духа в отношении гражданском и патриотическом»[448]. Следовательно, «раскольники» (прежде всего, старообрядцы-поповцы) – антигосударственный элемент. Даже «усердие к государю императору и к отечеству», которое проявляли старообрядцы, по мнению владыки, обыкновенно направлялось к собственным «раскольническим» целям. Он не обращал внимания на обряды староверов и их привязанность к старопечатным книгам, как не противоречившему существу веры явлению, но только на отчуждение поповцев от официальной Церкви. Соответственно, и на единоверие митрополит Филарет смотрел как на вынужденный компромисс, видя в нем движение «к стороне раскола», на которое Церковь пошла для того, чтобы «отторженных от Православной Церкви возвратить к единству веры, Церкви и священноначалия»

[449]. Иногда владыка высказывал мысль и о том, что конечная цель единоверия – объединение бывших «раскольников» даже в единстве обряда[450]

. Разумеется, он был далек от мысли допустить свободный переход из православия в единоверие в качестве общего правила[451]. Так, выражаясь языком официозного автора XIX века, в царствование Николая I «при ограничении терпимости справедливостью и предосторожностью, православие приобрело от раскола ‹…› за все годы, конечно, не менее 200.000»[452]. Переводя сказанное на обычный язык, можно сказать, что без насилия со стороны власти эти 200.000 человек так и остались бы «раскольниками».

Все это прекрасно понимали и старообрядцы-поповцы, в большинстве своем отказывавшиеся от предложений перейти в единоверие и тем доказать свою верность государству. «Поврежденной отраслью» господствующего вероисповедания они себя не считали, пытаясь любыми способами доказать верность короне, но не верность связанной с короной Церкви. Правительство категорически не соглашалась с этим, пытаясь «помочь» Церкви решить проблему раскола с помощью многочисленных секретных комитетов. Первый из таких комитетов появился еще в 1817 г. в Петербурге, начав свою деятельность определением «уничтожить крест и главу на одной раскольнической моленной в Ярославской губернии»[453]. В 1825 г. этот комитет был реформирован и усилен.