Яков. Воспоминания (СИ)

Не сомневаюсь, что Нина Аркадьевна приложила все силы, чтобы убедить Гордона Брауна в том, что частые прогулки в Затонск ему весьма полезны.

— Ты ревнуешь! — по-своему поняла мою мрачность Нина. — Какое счастье!

Ну, насчет счастья не знаю, но довольно удачно, что она поняла меня именно так. В данном случае, ее тщеславие сослужит мне хорошую службу.

— Я, собственно, тебя хотел попросить отказаться от услуг этого парикмахера, — сменил я тему, сообщая то, ради чего, в сущности, и пришел.

— Мишеля? — удивилась Нина. — Почему?

— Подозрительный он, — сказал я. — В последнее время несколько его клиентов умерло.

— Куафер-убийца? — сыронизировала Нежинская. — Ах, как интересно!

— Пока это не точно, — сказал я, поднимаясь, — но я советую тебе дать ему отставку.

— Спасибо тебе, что думаешь обо мне, — нежно сказала Нина, сжимая мою руку.

Я коснулся губами ее перчатки и откланялся. Кроме нее была еще женщина в этом городе, о которой я думал гораздо чаще. И ее я тоже должен был предупредить. Хотя уж она-то, в отличие от Нины Аркадьевны, не обрадуется моему визиту.

Я знал, отправляясь к Мироновым, что этот визит будет для меня нелегким. Но и предположить не мог, что он станет настоящим испытанием. Потому что первым, кого я увидел, войдя в гостиную, был поручик Шумский с корзиной цветов. Да, судя по всему, и в этих событиях я упустил немало. Сведения Коробейникова устарели. Шумского не просто прочат в женихи, он уже ухаживает по всем правилам. Некоторое время мы с поручиком молча сидели поодаль, бросая друг на друга одинаковые злобно-ревнивые взгляды. К внезапно вспыхнувшей моей ревности примешивалось еще и раздражение из-за ситуации, при которой я оказался как бы в очереди женихов. Очень хотелось выйти на террасу и присоединиться к Петру Ивановичу, отдыхавшему там в компании бутылки домашней наливки. Я не делал этого лишь потому, что подобное поведение было бы слишком похоже на позорное бегство, которое уж всяко не в моих правилах. Так что я просто сидел и ждал, стараясь сохранять каменное выражение лица, но глаза мои снова и снова возвращались к поручику и его корзинке. И мысли, которые лезли мне в голову, добрыми нельзя было назвать даже с натяжкой. Наконец я понял, что нужно хоть как-то разбавить эту звенящую тишину, пока она не взорвалась.

— Господин поручик, — обратился я к Шумскому.

— Господин полицейский! — с готовностью поднялся он мне навстречу, с корзиной цветов наперевес. — Неужто Вы следите за мной?

— Прекрасные цветы, — похвалил я.

Вопрос его я оставил без ответа. Пусть помучается сомнениями.

В этот момент на лестнице послышались знакомые легкие шаги. Я обернулся. Анна Викторовна застыла в дверях, не сводя с меня глаз. Видимо, не ожидала меня увидеть и была изумлена.

— Анна Викторовна! — сказал ей Шумский, вытягиваясь по стойке смирно прямо со своей дурацкой корзинкой в руках. — Мне необходимо с Вами поговорить!

— Одну минуту, — вежливо кивнула она ему и повернулась ко мне: — Здравствуйте. Вы к папе?

— Нет, — ответил я ровно, — к матушке Вашей.

— Она скоро выйдет, — кивнула Анна Викторовна, опуская глаза.

— Тогда, пользуясь случаем, хотел сказать Вам пару слов, — попросил я, — и, если можно, наедине.

— Извините, — вежливо улыбнулась Анна поручику и отошла вместе со мной к лестнице.

— Я вижу, все семейство Мироновых принимает участие в судьбе поручика Шумского, — сказал я. — А между прочим, он под подозрением.

— Ну это у Вас, может быть, — холодно ответила Анна. — У семейства Мироновых другое мнение на этот счет.

Господи, снова я все порчу своей глупой и несвоевременной ревностью. Ну зачем мне понадобилось ее сердить? И захочет ли теперь она прислушаться к моим предостережениям?

— Ну, это Ваше право, — сказал я. — Мое дело предупредить. Просто, будьте осторожны.

— Ваши предупреждения ничего, кроме недоумения, у меня не вызывают, — все также холодно сказала Анна Викторовна. — Извините, меня ждут.

Я бы сказал, что они вызывают у нее еще и раздражение, но это не меняет сути дела. Она не слушает меня, а я очень за нее беспокоюсь. И поэтому я любыми средствами должен добиться, чтобы Анна всерьез восприняла мои предостережения. Любыми!

— Одну минуту, — остановил я ее, решившись. — Я… Я сегодня ходил к гадалке… Если мне не верите, может, гадалке поверите! Она сказала, что…

— Вам гадали? — в голосе Анны прозвучало веселое изумление. — Как это Вы допустили?

— Она сказала, что опасность угрожает Вам, — не поддержал я шутки.

— Прямо по имени назвала! — теперь уже Анна Викторовна вовсе не скрывала иронии.

Ох, кажется, я уже принимал участие в подобном диалоге, и не раз. Вот только роли поменялись. Что ж, поделом мне. Теперь я знаю, как трудно, когда ты пытаешься предостеречь, а над тобой лишь смеются.

— Нет, — признался я. — Она сказала, что опасность угрожает близкому мне человеку.

— Ну так это не обо мне, — все также холодно ответила Анна. — Извините.