Яков. Воспоминания (СИ)

— Я не знаю, — ответила Анна Викторовна, прокружившись вокруг меня в воображаемом вальсе. — Но странно, для чего несколько разных женщин заказали одинаковые платья… Вот когда я это выясню, — прервав внезапно свой танец, сказала Анна, — я Вам и сообщу.

И, надев шляпку, она быстро удалилась.

— Буду признателен, — сказал я, глядя ей вслед.

Что-то все-таки пошло не так в этом разговоре. Не таких результатов я ожидал. Но все же мы, кажется, договорились хоть о чем-то. Ну, а остальное, полагаю, придет в процессе. По крайней мере, я на это надеюсь. Ну, а сейчас стоит все-таки включиться в работу, наконец-то. И так я этим делом сегодня манкирую.

Я прошел в кабинет, где, собственно, и был убит купец. Там, разумеется, все было без изменений, только тело увезли к доктору Милцу. Я осмотрелся внимательно. Папки с бумагами на углу стола. Бумаги без папок, залитые кровью, когда на них рухнул убитый хозяин. На полу тоже рассыпаны бумажные листы. Как-то слишком много бумаг вокруг трупа. Может быть, дело в каких-нибудь документах? Чуть поворошив бумажные листы, лежащие на полу, я заметил один, выделяющийся из общего ряда. На нем отчетливо отпечатался кровавый след ноги. Я поставил рядом свою, для сравнения. Сомнений нет, след был женским. Причем женщина, скорее всего, была весьма невысокого роста.

Больше ничего интересного в кабинете я не обнаружил. Подробно перебрал бумаги на столе купца, но и среди них не нашел никакой зацепки. Вернувшись в управление, внимательно перечитал допросы свидетелей, составленные Ульяшиным, но в результате лишь сделал вывод, что околоточного нужно поощрить за хорошую работу. Допрашивал он подробнейше и протоколы составлял грамотно, вот только полезных сведений в них никаких не содержалось. В суете бала никто не заметил, когда именно хозяин покинул зал. А за музыкой и шумом никто не расслышал выстрела. Единственное, в чем сходились все свидетели, более-менее близко знавшие Караваева, так это в том, что был он человеком чрезвычайно жизнелюбивым и о самоубийстве не помышлял. Но я и так уже знал, что его убили, так что ничего нового для меня в этом не было.

В конце концов я махнул рукой и отправился домой пораньше, полагая, что для улучшения мыслительной деятельности следует хорошенько выспаться.

Едва я вошел в управление следующим утром, как ко мне бросился взволнованный Антон Андреич.

— Яков Платоныч! — воскликнул он. — Доброе утро! Мы Вас давно ждем, я и Петр Иванович. Он в арестантской, пройдемте к нему.

— Вы б хоть чаю для начала предложили, — осадил я своего помощника.

Терпеть не могу, когда меня торопят, особенно по утрам. И что это за важная птица у нас в арестантской, что я должен к нему бежать, даже в кабинет не зайдя?

— А кто такой этот Ваш Петр Иванович, — спросил я Коробейникова.

— Дядя Анны Викторовны, — пояснил вполголоса Антон Андреич, — Миронов. Подрался в трактире.

Так, это уже серьезно. Петра Миронова, конечно, нужно выручать. Сейчас нужно только выяснить, насколько все серьезно, справлюсь я сам, или придется звать на помощь адвоката Миронова-старшего.

— С кем подрался? — поинтересовался я.

Коробейников в ответ только плечами пожал.

— Ну, так что? — спросил он осторожно. — Чаю?

Кинув на него соответствующий ситуации взгляд, я развернулся и пошел к арестантской. Коробейников, прихватив ключ, побежал за мной следом.

Петр Миронов сидел в клетке на скамейке и вид имел самый плачевный. Увидев меня, он радостно бросился к решетке:

— Яков Платоныч, дорогой Вы мой!

— Петр Иваныч, Бог ты мой! — ужаснулся я, глядя на свежие синяки, украшавшие лицо Миронова.

— Яков Платоныч, — проговорил тихо Петр Иванович, почти просунув лицо между прутьями решетки. — Со мной арестовали еще троих. Отпустить бы их! Ну, и меня, разумеется.

— Отпустить? — переспросил я. — А на каком основании?

— Ну, войдите в мое положение, — принялся уговаривать меня Миронов. — Только огласки не хотелось бы. Огласки и прочего… Ну вины ведь ничьей нет!

Ну, здесь все ясно. Видимо, драка случилась во время игры. И Петр Иванович больше всего боится, что об этом станет известно господину адвокату Миронову. Я помню, еще давно он рассказывал, что давал брату зарок не играть.

— Мне и Вас-то будет не так просто отпустить, — пояснил я ему, — а Вы еще за кого-то просите?

— Я умоляю Вас, умоляю! — воззвал ко мне Петр Иванович с чувством. И добавил деловито: — Только пусть часы вернут.

В это время городовой вывел из соседней комнаты задержанного. Тот пытался качать права, с наглостью, свойственной фартовому люду. Что-то в его повадках показалось мне знакомым.

— Ласточка! — окликнул я его.

Вор остановился, повернулся ко мне.

— Глазам не верю! — улыбнулся я старому знакомому. — Господа, позвольте представить, известный Петербуржский шулер, вор, контрабандист по кличке Ласточка! Он же Седой, он же Макар Елистратов. Каким же ветром к нам занесло? — спросил я Седого.

— Не знаю, что Вам напел этот, — Ласточка кивнул на Петра Иваныча, — только мы тут напрасно томимся. Ничегошные мы.

— Так уж и невиновные? — переспросил я.