— Хорошо ей у князя, — вздохнула Анна и двинулась дальше по дорожке.
Я видел, что Анна Викторовна отлично понимает, что я тяну время, мучительно выискивая вопросы. Видел, как в ее глазах начинают плясать веселые чертики. Обычно они появлялись, когда мне случалось неосторожно проявить свою ревность. Видимо, и нынешнее мое поведение было сочтено глупым и достойным осмеяния. Ну, раз уж меня все равно ждет наказание, терять мне уже нечего. И понимая, что веду себя, как влюбленный дурак, и к тому же выдаю себя с головой, я вновь заступил ей дорогу.
— Я не видел Вас давно, — сказал я с неуверенной улыбкой.
— И что? — спросила Анна Викторовна насмешливо.
Увы, ситуация была недвусмысленная. Следовало либо объясняться, либо… Черт, либо не вести себя так! А я не мог ни того, ни другого.
Подождав несколько секунд и поняв, что ничего, кроме растерянно-виноватой улыбки она от меня не добьется, Анна вдруг неожиданно подняла руки, сдвинула мою шляпу набок и слегка ударила по ней пальчиками. Блеснула насмешливой улыбкой и пошла по дорожке, всем своим видом показывая, что догонять ее еще раз не стоит.
Я поправил шляпу и посмотрел ей вслед, поймав себя на том, что улыбаюсь. Улыбаюсь просто от того, что она не оскорбилась, не обиделась в этот раз на то, что я снова промолчал. Мы не поссорились, и это сейчас было самым главным, это радовало меня. А насмешки я переживу, ей Богу! Лишь бы она поняла меня, лишь бы согласилась дать мне время.
Вернувшись в Затонск, я заехал сперва на квартиру Голубева, надеясь застать там Антона Андреича, но нашел там лишь Глафиру, ожесточенно оттирающую кровавое пятно на полу.
— А где Коробейников? — спросил я ее.
— Ушел с полчаса назад, — ответила Глафира, глядя на меня настороженно.
— Скажите, — спросил я ее, — Вы ведь были на съемке в доме Спиридоновых?
— Да, — ответила она, — вчера.
— В котором часу?
— Нас вызвали к двенадцати, — сказала Глафира, — и мы пришли вовремя.
— Хозяйка дома была? — поинтересовался я.
— Не знаю, — ответила госпожа Кузяева. — Мы фотографировали молодых Спиридоновых и их умерших родителей.
— А снимки остались?
Она подошла к столу и протянула мне фотокарточку:
— Михаил проявил и отпечатал сразу, как мы вернулись от Спиридоновых.
Я посмотрел на фотографию. Костя и Вика стояли рядом в своей гостиной. Ничего необычного я не заметил.
— Спиридоновы молоды, образованны, — задумчиво спросил я Глафиру. — Как же они поверили в эти ваши фотографии?
— Фотографии не больший обман, — язвительно сказала Кузяева, — чем спиритическое дознание госпожи Мироновой.
Ох уж мне этот Ребушинский. Благодаря, в первую очередь, ему, весь Затонск считает, что я использую в расследованиях помощь медиума. Хотя, если вспомнить утренний разговор с полицмейстером, то весь Затонск, включая мое непосредственное начальство, еще и считает это само собой разумеющимся. Исключение составляю я и родители Анны Викторовны. Так что, не вступая в нелепые споры с шарлатанкой, я отправился в управление, повидать своего помощника.
Коробейников, как я и надеялся, ожидал меня в кабинете управления. Я быстро рассказал ему о деле Спиридоновой и о том, как оно неожиданно оказалось связанным с убийством фотографа.
— Голубев снимал молодых Спиридоновых, — излагал общую картину мой помощник, проверяя, не упустил ли он чего в моем рассказе, — и их мачеха была убита. Позднее сам Голубев тоже был убит. Вам не кажется, что это загадка? Настоящая загадка!
— Я Вам больше скажу, — ответил я задумчиво, — это какая-то тайна.
— Я был в гостинице, — сообщил мне Коробейников, — Глафира действительно провела там ночь. Она пришла в девять вечера и ушла в десять утра.
Судя по тому, что Антон Андреич по собственной инициативе бросился проверять алиби Кузяевой, он проникся к ней крайним сочувствием, а возможно, и более сильными эмоциями.
— Это кто Вам сказал, портье? — спросил я его строго. — А Вы не думаете, что в гостинице есть черный ход, который никто не контролирует?
— Зачем Глафире было убивать Голубева? — продолжил Коробейников свою защиту. — У них было совместное дело, они вместе жили душа в душу. Я думаю, что это беспочвенно.
— Но что-то случилось, — ответил я задумчиво, — и я чувствую, что молодые Спиридоновы к этому причастны. Вот письма Мясникова к Спиридоновой, — я отдал Антону Андреичу пачку конвертов. — Упреки, угрозы… У них был бурный роман, вот Вам и ниточка. Надо вызвать его к нам на беседу.
В дверь постучали, и дежурящий сегодня Евграшин ввел незнакомого мне господина. Выражение лица визитера говорило о высшей степени возмущения.
— Дмитрий Спиридонов, — представился он, осматривая меня с ног до головы, будто оценивая противника перед дракой, — дядя Виктории и Константина.
— Очень хорошо, — ответил я ему, делая вид, что не замечаю его настроя. — Я как раз к Вам собирался.
— Я требую объяснений, — высокомерно заявил Спиридонов, — по какому праву Вы допрашивали моих несовершеннолетних племянников?
— Насколько я знаю, — сказал я строго, — Вы не являетесь их опекуном.
— Достаточно того, что я их дядя! — сказал он, едва сдерживая гнев.