– Да-да, верно. Песни не мрачные, а тяжёлые. И ей было тяжело, поэтому всё это выходило наружу таким образом.
– Да нет. Не помню. Например, Гурьев утверждает, что я организовывал квартирник Янки на Кутузовском проспекте, на который она не пришла. Мне кажется, что он путает. Но в ДК МЭИ мы пересекались, когда они втроём играли: «Гражданская оборона», Янка и Коля Рок-н-Ролл. Потом мы тусовались на лестнице. За сценой там такая лестница была, в ДК МЭИ. Мы чего-то там… дружили. Но никаких конкретных воспоминаний об этом нет. Просто вот. Хорошо [улыбается]. Не знаю.
– У неё жизнь была какая-то немножко нелепая. Тепла, безусловно, ей не хватало. Плохая эта тусовка – окололетовская. Тепла мало. А ей тепло было нужно. В ней его было много, и ответное тепло ей было нужно, а она его не получала. Мне так кажется.
– Я не знаю. Даже Аню Волкову, собственно, не видел. Только по телефону когда-то говорил. Поэтому этого я не знаю. Какие там были подружки-неподружки – не знаю. Знаю, что Борис Гребенщиков в своё время услышал, ему очень понравилось, и он Марине Тимашёвой говорит: «Давай найди Янку, скажи, что я ей готов помочь записаться». Марина ей сказала. А Янка как-то отказалась, «ушла в кусты». А зря! Это была бы хорошая идея, хорошая запись. Тем более что он всё это от чистого сердца ей предлагал. Безусловно.
– Да-да. Боря вообще к людям… Ну, в юности он был чересчур манерный парень, а потом как-то… А сейчас-то он вообще молодец! Я считаю, что он – один из самых умных людей, которых я когда-либо встречал. Но она не хотела свою тусовку менять, а она, эта тусовка, её как-то вот немножко раздавила, я бы сказал.
– Не знаю. Боюсь сказать [смеётся].
– Мне запомнилась песня «Ангедония». Получилось так же, как с Башлачёвым, когда мы организовали последний его концерт в Москве за три дня до того, когда он уехал из Москвы навсегда. У меня было желание, чтобы это поскорее закончилось. Я не писал этот концерт. Меня спрашивали, почему я не взял микрофон, а я отвечал: «Ну… Сколько можно?» И думаю: «Хорошо, что не взял». Потому что я видел, что человеку как-то больно: вот он поёт… Лучше б он сейчас не пел. И вот когда Янка «Ангедонию» пела, у меня было точно такое же ощущение: человеку больно. И лучше бы этого не было. Вот. При всём том, что это имеет художественную ценность, а лучше бы человек не мучился. И это важнее, чем из этих мучений родить художественное произведение. Даже наипрекраснейшее. Вот.
– Ну, что думаю, то и говорю [смеётся].
– Они не общались. Они не виделись, по-моему. Но он хотел с ней встретиться и ей помочь… Вот.
– Помню, Лёня Фёдоров, он и для книги Кати Борисовой рассказывал… А Лёня очень любит Янку. Там он вспоминает, как они ехали в такси с пьяной Айгуль. Не знаю, была уже она женой Задерия, ещё не была, или уже не была… Там сложная история. Айгуль – это, конечно, чудо в перьях. Янка её всё время утешала… В общем, кровью поила. И вот он вспоминает, как она ласково с ней. Он тоже ласково с ней. И вот, конечно, Айгуль и Задерий – это та ещё пара! Айгуль-то потом стала как-то более цивильным человеком. Слава… Он так и помер… Мудаком… Эх… Вот…