Янтарь чужих воспоминаний

— А вы из тех, что предпочитают обманываться? — как-то зло спросил мужчина, и Кристина удивилась. Слишком резкий переход от вежливой улыбки к хамству.

— Почему нет? — девушка посмотрела с вызовом. — «Обмани меня, мне так нравится», слышали такую песню?

— Да, — негромко ответил он. — Давно. От одной девушки…

— Вот видите, девушки любят эту песню. Мы предпочитаем красивые сказки жестокой правде жизни. В сказках хотя бы все заканчивается хорошо.

— Жизнь — это не сказка, — лорд снова взял свою чашку, поднес к губам и поморщился. — Совсем остыл.

Где-то в глубине дома стукнул хронометр, и что-то упало. Лорд поднялся.

— Спасибо, что зашли, было приятно пообщаться.

Пообщаться? Это было общение? Она вообще не поняла, что это было. Крис тоже поднялась, даже не пытаясь скрыть застывшее на лице недоумение. В глубине дома снова что-то упало, и мужчина, уже не стесняясь, указал гостье на дверь.

— Простите, Кристина, мне нужно собираться. Вас подвезти до хранилища?

— Да как-нибудь сама, — пробормотала девушка, прислушиваясь. Но больше ничего не падало, и было тихо.

— Вот и прекрасно, — невпопад ответил лорд Дартер, распахивая дверь. — Тогда увидимся…

— Непременно, — насмешливо отозвалась Крис, покидая «гостеприимного» хозяина. И готова была поклясться, что он вздохнул с облегчением, когда она ушла.

* * *

Лето

Кай

Неладное заметил сразу. Глаза у девочки покрасневшие, и она отводит их в сторону, хоть и пытается улыбаться.

— Ты давно проснулась? — хрипло после сна спросил я. Приподнялся, скидывая покрывало.

Она присела на краешек кровати, чуть отвернувшись.

— Около часа назад. Рано еще, спи…

— Иди ко мне… — потянулся к ней, прижался губами к шее. Она не отталкивала и не отстранялась, но я чувствовал изменения. Меня так трудно обмануть…

Первая мысль — что синевласка узнала о двух трупах ее бывших приятелей. Все же, я немного увлекся с ними, и изрезал сильнее, чем было нужно. Первый оказался слабаком, и сдох слишком быстро. А вот второй меня развлек и продержался достаточно долго, чтобы я сполна удовлетворил свое желание убивать. Я нашел в его сознании воспоминания, те, что относились к Лили и другие, еще более мерзкие. Он пытался звать на помощь, а потом лишь стонал, выкручивая руки и пытаясь освободиться из ремней, которыми я его связал. Дурак. У меня в этом большой опыт, и еще никому не удалось выскользнуть из кожаных пут. Но он этого не знал и рвался, пыхтел, обливался потом и ругался. До тех пор пока я не достал лезвия. Потом уже только хрипел, потому что кричать я ему не позволял. Обычно я не пользуюсь эмпатией, это слегка отвлекает, но сегодня был особенный случай. К тому же, я не хотел, чтобы этот урод поднял своими воплями весь протекторат. Поэтому он извивался от боли, терял сознание, снова приходил в себя от моих ментальных ударов, но делал все это тихо, почти беззвучно. Впрочем, говорить я ему не запрещал.

— Ты такой же, — хрипел он, — такой же, как я! Ты ничем не лучше!

— Я — хуже, — вытер окровавленное лезвие о его одежду. — Гораздо хуже. Но я сильнее, и поэтому сегодня умрешь ты.

— Почему… за что? — мрак, неужели ему есть разница, за что умирать? С таким-то количеством грехов?

— Не люблю, когда трогают то, что принадлежит мне, — пожал плечами. — Или делают то, на что имею право только я…

— Не понимаю. Я не понимаю!

— И не надо, — правда, мне лень объяснять. А раскаяние меня и вовсе не интересует. Не верю в его искренность. Когда вас режут на куски, вы с радостью раскаетесь даже в том, что грудничком предпочитали молоко матери, а не отборный виски. Так что я просто добил его.

Но откуда Лили могла об этом узнать?

— Что-то случилось, маленькая? — целую ей шею, с замиранием сердца ожидая лжи. Я знаю, как это выглядит: легкая пауза, чтобы сочинить что-то достаточно жалостливое и правдоподобное. Притворное смущение. Опущенные дрожащие ресницы. И взгляд из-под них, чтобы рассмотреть: понял ли?

Я ненавидел это, и мои ладони безотчетно сжались, словно в глупой надежде побороться с враньем.

Что придумает моя маленькая нежная Лилия?

— Так что случилось, цветочек?

— Я… прости… Это, конечно, неважно… но я расстроилась. Немного.

— Из-за чего?

Я заставляю себя оторваться от ее шеи, которую уже не целую, а рассматриваю, словно готовясь перегрызть. И пытаюсь решить, что сделаю с ней, если цветочек мне соврет.

— Ночью ты назвал меня чужим именем. Во сне, — она произносит это на одном вдохе, вскидывает заплаканные глаза и смотрит мне в лицо. Испуганно и обиженно, словно маленький ребенок.

А я начинаю смеяться. Не сразу, сначала с изумлением осознаю, а лишь потом…

— Это не смешно! — ее обида раздувается, как воздушный шарик, готовый лопнуть с громким хлопком. Пустая обида — пустой шарик.

— Маленькая, это очень смешно! — я дергаю ее на себя и обхватываю руками, оплетаю ногами, чтобы не убежала.

— Не смешно! — шарик уже свистит от накачанного в него воздуха. — Ни капельки. Кай! Я не хочу с тобой целоваться. И ты… колючий!