Янтарные глаза

Узор был простым, но весьма эффектным. Сначала Пинки всматривалась в аристократическую красоту элегантных, чистых линий — совершенство пропорций и форм, приятно гладкую гармонию цветов. Но вскоре начала осознавать, что изображено на картине, и чем сильнее ее мозг старался постичь это, тем больше отвращение брало верх над впечатлениями от эстетики.

ссеанин: он стоял с раскинутыми руками, с тихой покорностью смотрел на небо, обреченный на ледяное одиночество совсем не человеческой участи. На его лице была маска, а вокруг головы — нимб из синеватых клинков, вонзающихся в череп, и красно-коричневые узоры, которые могли обозначать кровь, но необязательно. Его тело было все в отметинах, ранах и шрамах. Пинки пригляделась: что у него с руками? Она увидела длинные иглы, загнанные под ногти, и вздрогнула от омерзения.

— Лардкавар,— сказал Лукас.— Человек, который решил умереть на алтаре ради возвеличивания с­сенского божка. Это ответ на твой вопрос.

Лукас усмехнулся.

— Это слово можно перевести на терронский так, как сказала ты, но в последнее время его просто записывают транскрипцией, потому что без какого-либо поясняющего комментария дословный перевод тебе все равно ни о чем не скажет. ссеисты постоянно спорят о подходе к подобным проблемам, но мне кажется неуместным придумывать земные термины для понятий, существенно чуждых для нас. Если кто захочет понимать текст лардкаварской мессы, ему все равно придется знать его полностью в оригинале.

— А ты его знаешь?

— Я ведь не утверждаю, что понимаю его!

Лукас взял Пинки за локоть, потянул ее обратно, а сам снова закрыл картину дверью. Затем направился к столу.

— Они не собирают статистику, так что нельзя точно выяснить, какой процент населения подвергнется тому или иному виду ритуального жертвоприношения, но, по моим скромным подсчетам, так оканчивает жизнь примерно треть всех ссеан,— бросил Лукас через плечо.— Правда, что для некоторых все не так драматично и их вполне безболезненно сожрет интравенозный гриб. Другие, в свою очередь, умрут не с первого раза, и ­спустя какое-то время снова отправятся на алтарь. В целом это та вещь, которая мне по-настоящему, принципиально, глубоко непонятна и, скорее всего, никогда понятна не станет.

Пинки бросилась к нему.

— Почему ты тогда так испугался, раз у тебя такое на стене?

— Не хотелось бы, чтобы тебя постигла такая участь.

— Меня?! На такое меня точно никто не вынудит!

— Это ты только так думаешь.

Лукас остановился у своего стола. На мгновение он замялся, но вместо того, чтобы сесть за стол, резко захлопнул ссенскую книгу. Затем повернулся к Пинки, оперся о стол и посмотрел на нее.

— Ну же, Пинкертинка. Давай оставим все это? — произнес он.— Выкладывай уже.

Его убаюкивающий голос растворял всю ее уверенность, но она должна была держаться.

— Я… я не понимаю…

— Пинкертинка!

Она лишь беспомощно качала головой. И храбро, изо всех сил, старалась удержать на лице улыбку, однако уже ясно чувствовала, что все это может закончиться плачем.

Лукас вздохнул. Он подошел к Пинки, обнял ее за плечи и отвел к дивану. Уселся поудобнее и заложил руки за голову. Она же сидела неудобно, опустив руки на колени — на море невозможных рюшечек, под которыми неудержимо тряслись ее колени. «Я должна молчать,— внушала она себе.— Нет, я не смогу молчать, если он начнет спрашивать,— пришлось ей признать.— Если он настойчиво взглянет на меня, я точно разревусь». При мысли о подобном взгляде в памяти неминуемо всплыло воспоминание об ужасном, душераздирающем случае с инопланетными глазами. «Какой ужас! Паутина раскаленной проволоки. Из трёигр нет выхода».

Но глаза Лукаса были закрыты.

— Вот что забавно,— раздался его голос.— Ты боишься меня намного больше, чем их. Это большая ошибка. Что я, по-твоему, могу с тобой сделать? Позволь угадать. Я, старый насильник, затащу тебя в подвал и начну душить чулком. Конечно.

— Ты не понимаешь,— выдавила Пинки.

Блеск его взгляда — прозрачная серость.

— Что же тут непонятного? — усмехнулся он.— С тобой что-то произошло. Это точно связано с ссе, вполне возможно, с моим отцом, и непременно со мной. С гмершалом — да. С корабельным ссеином — да. С лардкаварами — совсем нет, судя по дальнейшим твоим вопросам. Это произошло давно — как ты сама говоришь, «давным-давно», но сейчас что-то оживило твои воспоминания. Тебе нужно узнать что-то от меня, что-то об ссе, но ты не можешь спросить прямо. Тебе нельзя говорить об этом, но ты не можешь молчать.

Пинки ошарашенно смотрела на него.

Лукас отвернулся и снова закрыл глаза.

— Ты до сих пор не понимаешь, Пинкертинка,— произнес он.— Все, что связано с ссе, может быть смертельно опасно. Если я прав и дело касается меня, я могу оказаться под угрозой. Что-то может нарушить мои планы. Также я могу оказаться в неприятной ситуации, ничего не подозревая. Велик соблазн подчиниться чувству самосохранения и просто выбить из тебя все, что мне нужно знать.

— Нет! — пришла в ужас Пинки.

— Тебе наверняка станет легче, если ты скажешь мне.

— Нет.

Лукас вздохнул.