Янтарные глаза

Непривычная интимность совместного вечера: они приняли вместе ванну, вместе поели, вместе провели часок в постели, а затем вместе выпили чай под одеялом. После этого Лукас оделся на выход, надел очередную роскошную герданскую рубашку, взял с полки стопку книг и погрузился в их мир, где был совершенно один. Пинки было неловко надевать трико, ведь она была на свидании; потому она так и сидела и сжималась от дискомфорта в дешевом халатике из полиэстера, обшитом множеством рюшечек, который выглядел сексуально на манекене и который она купила только ради Лукаса. Вдруг времени оказалось слишком много — времени в совершенно непривычной форме, времени помимо постоянной беготни, времени, когда было нечем заняться. Пинки привыкла проводить свои одинокие вечера перед Медианетом, но Лукас его вообще не включал. У нее также было хобби — разнообразное рукоделие, но ей не пришло в голову взять материалы с собой. Лукас сел за рабочий стол и начал разбирать бумаги. Пинки заглянула ему через плечо, но он даже не поднял голову. Всюду ссенские знаки. Она еще некоторое время наблюдала, как он листает толстую мицелиальную книгу.

«Может быть, тут где-то есть словарь,— подумала Пинки.— Он точно должен тут быть. Если я буду здесь одна со вторника,— наверное, могу его позаимствовать и попробовать разобраться».

Она все еще не просмотрела перевод, который дала ей ссеанка. Теперь, когда было понятно, что письмо она Лукасу не отдаст, не было смысла заниматься этим вопросом. Ей и так уже казалось, что все ее любопытство утрачено после стольких лет смущения и вины. И все-таки: если бы у нее был такой шанс…

Лукас резко поднял глаза и улыбнулся ей. На вращающемся стуле он отъехал от стола, взял ее за талию и посадил к себе на колени.

— Ты не знаешь чем заняться, Пинкертинка? — произнес он.— В кровати мы уже были. Книг у тебя нет. От моих закорючек тебя тошнит. Ты хочешь поболтать!

Пинки рассмеялась. Она наклонилась над столом и легко провела пальцами по странице открытой книги. Мицелиальная бумага казалась плотной, чуть ли не жестяной… неожиданно крепкой, учитывая, каким тонким был лист. На ощупь она была такой же гладкой, как бумага письма. «Нельзя упускать этот шанс,— крутилось у нее в голове.— Я должна выпытать у Лукаса хоть какую-то информацию, хотя бы намек на какую-то закономерность — хотя бы нитку, если не подсказку!»

— Ты мог бы учить меня корабельному ссеину,— будто невзначай бросила она.

«Сейчас он со снисходительной улыбкой напишет какой-нибудь знак как образец. „Бедная Пинки, твоего ума на такое не хватит, но, пожалуйста, смотри, если ­хочешь тихо восхищаться, на что способен я!“ Он напишет какой-нибудь знак, что-нибудь забавное — например, как меня зовут.

Или же: „Эта девушка — студентка. Ее зовут Анна“».

Вдруг в ее памяти возникла страница из ссенского учебника — загадка без решения, совершенно неперевариваемый кусок непривычной, неземной чуждости, который когда-то душил ее несколько дней подряд,— и вдруг соблазн стал так велик, что Пинки просто не выдержала. Она собрала все свои запасы фривольного кокетства.

— Ну, Лукас, например… — она щелкнула пальцами.— Как сказать по-ссенски «жидкий металл во тьме»?

Улыбка исчезла с его лица. Лукас повернулся к ней и резко схватил за плечи.

— Где ты это услышала?! — вскрикнул он.

В его глазах мелькнуло отражение такого ужаса, что Пинки совершенно окаменела.

Затем затряслась.

— Я…

— Кто-то сказал это тебе

?!

Пинки в ужасе прижала ладонь к губам. Боже, она совсем не ожидала, что какая-то фраза из урока номер двадцать четыре может вывести Лукаса из себя!

— Совсем нет,— торопливо заверила она.— Наверное… наверное, я где-то это прочитала, и просто случайно запомнилось… даже не знаю…

Она осознала, что заикается, и решила исправиться.

— Красивое выражение, да? Просто оно мне понравилось. Это вообще ни с чем не связано, правда. Это бы­ло давным-давно.

Лукас отпустил ее.

— Ну и память у тебя,— иронично проронил он.

Затем откинулся со вздохом и уставился в пустоту над ее головой.

— Я бы сказал: «Почему ты не спросила тогда, раз это было давным-давно?» — но повторяться было бы неловко.

Пинки нервно теребила рюшечки своего халата. «Черт возьми, раз уж ты хотела молчать, значит… нужно молчать! — ругала она саму себя.— Ты серьезно думала, что сможешь ходить по краю этой ямы с бравурным лицемерием и Лукас ничего не заметит?!

Сейчас тебе явно не удалось».

Лукас вновь схватил ее за талию, поднял со своих колен и встал. Взял ее за руку и направился к двери. Она подумала, что он хочет вывести ее на улицу — и, вероятно, выгнать из квартиры,— но вместо этого он просто прикрыл дверь. Только теперь Пинки увидела картину, которая была скрыта за ней. Она висела слева, прямо у дверного проема.

Можно было предположить, что картина сделана из дерева, но Пинки бы поставила на спрессованные грибы. Поскольку такое могли сотворить только на ссе.