Янтарные глаза

— Я не утверждаю, что ты ее знала, но умерла она по твоей вине,— сообщил зрёгал холодным тоном.— Ее убил фомальхиванин. Телепатией воздействовал на ее мозг и вынудил к суициду. Этого бы не случилось, если бы ты делала то, что должна была делать.

— Но… но… — Фиона закусила губу.

«Он отчитывает меня за то, что я не послушала Прастарую… что прилетела на Деймос, хотя она строго-настрого запретила?!. Но… но как я могла предотвратить чье-то самоубийство тем, что не была бы здесь?» — крутилось в ее голове.

— Что я должна была делать? — слабо спросила она.

Зрёгал молча смотрел на нее.

— Она тебе не сказала,— резко отозвался он.— Ёлтал вместо этого предупредила тебя, чтобы ты не приезжала!

Кончики его ушей были совершенно бледными, посиневшими как иней — должно быть, он был в жуткой ярости. Но голос не повысил. Не начал свирепствовать.

— Какой смешной, бессмысленный бунт,— лишь ­усмехнулся зрёгал с темной злобой.— Но она дорого заплатит!

Он развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. У двери он еще раз обернулся.

— Можешь возвращаться на Землю, Фиона Фергюссон, и сказать своему начальству, что ничего не вышло,— бросил он через плечо.— Фомальхиванина здесь больше нет.

 * * *

Фомальхиванин тем временем находился на алом плюшевом ковре на полу Корабля Трэвиса, между передвижными механизмами отодвинутого кресла — в положении, в котором у любого нормального человека надорвались бы сухожилия, а бедренные суставы были бы вывихнуты. Он заявил, что с ногой, закинутой за голову, ему думается лучше.

— Пока не доказано обратное, человек имеет свободу воли,— произнес он, продевая ногу сквозь сомкнутые руки и распрямляя колено.— Лишь от него зависит, что он с собой сделает.

— А если обратное доказано? Если это человек, в голове которого кто-то копается как в старом нетлоге? — хрипло сказал Лукас.— На самоубийство человека можно вынудить.

Рут Дэш.

Он еще не мог утверждать, что до конца переварил эту новость. Может, его и не связывали с девушкой чувства или обязательства, но определенную часть своей вины он видел — в том, что намеренно не воспользовался возможностью встретиться, потеряв тем самым шанс изменить ее судьбу. Рут. К своему удивлению, больше всего он думал о невероятном цвете ее волос, именно о нем, будто о такой мелочи стоило жалеть, когда кто-то мертв.

— Да. Технически вполне возможно внушить жажду смерти. Однако это главное из аргиа~луйских преступлений,— серьезно сказал фомальхиванин.— Ты уверен, что я на это способен, и вполне справедливо. Но подумай хорошенько, Лукас Хильдебрандт, прежде чем обвинять меня в чем-то подобном.

Нельзя было не заметить предупреждение в его голосе. А Лукас и не нуждался в предупреждениях — здравый смысл давно привел его к убеждению, что лучше всего будет молчать. Ведь его целью было заполучить фомальхиванина, а не разозлить.

Но он не мог сдержаться.

— Я не утверждаю, что ты ее заставил,— холодно сказал Лукас.— Но ты знал, на что Рут решилась. Ее якобы свободная

воля уже давно не была свободной, и исключительно из-за тебя. Ты должен был ей помешать.

— Но я не знал! Это произошло, пока я разговаривал с Фионой и с тобой,— признался фомальхиванин.— Я был сосредоточен на других вещах. Затем по дороге к порту я искал ее с помощью телепатии. Хотел взять ее с собой на Землю, но было уже поздно. Спасение людей идет вразрез с моими принципами, но, если говорить о Рут, я сделал бы все что угодно, чтобы ее остановить. Что угодно. Верь мне.

— Как это мило с твоей стороны,— сказал Лукас.

Иронии едва хватало.

— Я знаю, что тебе не нравится,— усмехнулся Аш~шад.— Ты упрекаешь меня в том, что я манипулирую людьми. Думаешь, что я чудовище, которое над всеми издевается. Но пойми, что люди легко поддаются иллюзиям. Они сами хотят их иметь. Если говорить о д-альфийцах, они вообще никакой свободы воли не хотят. Они отказались от нее задолго до того, как пришел я. Неправда, что они отчаянно защищались и боролись со мной за каждое слово. Как только появилась возможность, они с удовольствием и облегчением забыли о моем существовании. Ты спросил единственного человека, который был способен говорить обо мне. Потому что ей я забыть не дал.

Он прижал ступни к себе и медленно принял очередную рискованную позу. Если любезному зрителю выключить всю свою эмпатию и не думать о поте и слезах, которые очевидно лились в процессе приобретения подобной гибкости тела, это представление выглядело весьма живописно. Лукас подумал, что даже в звездные моменты своей плазмолыжной карьеры он не повторил бы эти трюки. Тем более теперь, после продолжительного обветшания тела, вызванного душевной работой, которое проявилось в ослаблении всевозможных мышц и сокращении сухожилий. В отличие от него фомальхиванин о сосуде своей души заботился образцово. Такая мелочь, как отсутствие места в кабине, не могла помешать ему получить свою дневную дозу эндорфинов.

При этом он продолжал невозмутимо и рассудительно говорить: