Янтарные глаза

Он говорил об этом легко и с неослабевающей улыбкой, но Пинки знала его слишком давно. «Простит ли он меня когда-нибудь?» — спрашивала она сама себя. От безграничной ненависти, которую она видела в глазах Лукаса за стеной смеха, у нее бегали мурашки по спине. «Сомневаюсь,— подумала она.— Это серьезно».

Она выпила еще воды, но даже не чувствовала вкуса. «Что же может быть в этом письме? Простил бы Лукас своего отца, если бы мог его прочитать?!» Внутри все сжималось от мысли, что этого шанса у него нет по ее вине.

— Я говорила с ним едва ли несколько минут, но мне показалось, что он… довольно честный человек. Он вел себя… достаточно мило,— выдала она сипло.

Это была слабая попытка, но ей казалось, что она должна хотя бы защищать профессора Хильдебрандта, раз не может сделать то, что ему пообещала. Но на лице Лукаса промелькнуло выражение такого гнева, что она потеряла дар речи.

— Честный и милый — как это может сочетаться в одном человеке? — рассмеялся он.— Кто хочет быть милым, тот должен время от времени лгать! С гостями он обращался любезно, это понятно; но это пока они не спросят, что происходит в комнате за его спиной.

Пинки уставилась на него.

Лукас замолчал. Кажется, его самого поразило то, что только что сорвалось с его губ. В замешательстве он отвел глаза, а его рука невольно дернулась, будто хотела задержать пару нецензурных фраз, но он остановил ее раньше, чем она могла подняться к губам, и вернул снова на пальцы Пинки. Пинки вдохнула, чтобы задать вопрос, но это было лишь мгновение. Лукас тут же снова посмотрел на нее, и в его лице отражалась радостная невозмутимость, слабое подобие ненависти и язвительности.

— Я лишь хотел сказать, что профессор был по-своему сильной личностью,— гладко продолжал он.— Это невозможно отрицать. Если он пытался затянуть тебя в свои интриги, а ты согласилась, то удивляться нечему.

Он ободряюще ей улыбнулся:

— Не бери в голову. Я не из тех, кто будет тебя винить за это. Серьезно. Сопротивляться ему всегда было страшно сложно.

Пинки мгновенно поняла, что безвозвратно упустила возможность о чем-либо спросить. Лукас снова взял все в свои руки, а значит, он точно не позволит ей вернуться к этой теме. Она могла лишь удивляться, как быстро он смог спрятать в себе эту бурю эмоций. Это в какой-то мере было страшнее, чем настоящая вспышка гнева.

Но она решила попробовать запрыгнуть в последний вагон.

— Но ты же сам смог, Лукас. Ты сопротивлялся ему!

— Я с детства жил с ним в одном доме, потому мне было легче,— произнес Лукас беспечно.

Он забрал стакан из ее руки и переплел свои пальцы с ее. Они были действительно страшно холодные.

Этот холод распространялся к ее локтям и далее к плечам. Пинки сидела и смотрела в прикрытые глаза Лукаса, полностью парализованная. Он был ее давней любовью, тем более тайной, потому она имела право на соответствующий спектр сильных чувств. Но на деле она не могла думать ни о чем, кроме того самого письма, своей чудовищной вины, переживая в полной мере ужас от мысли, как с каждой секундой и с каждым прикосновением возможность спасения становится все меньше. Ей казалось, что она тонет, но это была не та искрящаяся пропасть радужных цветов и сладкого головокружения, которую она всегда представляла в отношении Лукаса Хильдебрандта.

Это было черное болото страха.

Глава седьмая

Распитие ссенского чая

Пинкертинка лгала ему.

Лукас прекрасно понимал, что за этим скрывается нечто большее. Но он был не в том состоянии, чтобы разбираться. Сегодняшний день был слишком тяжелым. Боль продержалась еще дольше и высосала из него все силы — а затем пришел Рой Стэффорд и отнял все его надежды. Он чувствовал себя совершенно изможденным. Только сила привычки и ожидания Пинки не давали поддаться отчаянию и начать систематически напиваться. Нужно только выспаться — и станет лучше; но сейчас ему не хотелось после такого насыщенного дня бороться еще и со своим прошлым.

А кроме того — он никогда не был таким, как старик! Никогда!

«Без воли, без костей»,— звучали в голове его собственные ироничные слова. Лукас вспомнил Роберта Трэвиса, парня из «Спенсер АртиСатс», с которым вел переговоры сегодня днем. Трэвис завалился к ним лично и с большим шумом, чтобы официально расторгнуть с Советом спонсорский договор, а через два часа ушел размякшим как масло. Победа еще не одержана, и Лукас это понимал, но он решил, что теперь, когда дело Фомальхивы в его руках, он прямо с утра займется этим и постарается вернуть Спенсеров назад. «Это лишь сделка, это не считается. Но и тебя я бы смог обработать так, чтобы ты рассыпалась в прах, Пинки, и все мне рассказала, даже не сомневайся! — подумал он, нахмурившись.— Однако, в отличие от старика, мне не хватает той самой несокрушимой внутренней уверенности, что я имею на это священное право».

Лукас поджал губы. Не стоит думать об отце, когда он так устал, иначе от него ускользнет еще какая-нибудь деталь. Зачем ворошить именно это?