Янтарные глаза

— Раз уж она здесь, я хотя бы составлю представление, какие у тебя друзья. «Нельзя упускать возможность, что по воле порядка вещей сама себя являет» — как продолжается этот стих?

Лукас изо всех сил пытался вспомнить, но в голове было совершенно пусто. Его пугает мысль, что чай совсем скоро начнет действовать. Кроме того, ссенские псалмы все равно кажутся ему тупыми.

— Не знаешь? Мне это не нравится, Лукас. Может, твоей памяти подсобит, если я приведу сюда твою подругу?

Ледяной ужас, оглушающая тишина. «Боже, ты ведь не сделаешь этого, папа?!.» Но Лукасу хватает ума не говорить ничего подобного вслух. Просьбы и страх — самый простой способ вывести его из себя. Рё Акктликс, если бы она правда зашла сюда… Он чувствует, как от одной мысли его щеки горят от унижения. Он бы наверняка не пережил, если бы именно Пинкертинка увидела его сейчас, в этой ужасной, неловкой ситуации… если бы его кто угодно увидел в этой ужасной, неловкой ситуации…

Отец не развяжет ему руки. Наоборот, он снова надевает на него наушники и кладет на стол перед ним новые листы.

— Не теряй времени. Ты все равно не выйдешь из этой комнаты, пока эта девушка здесь, так хоть выучишь еще одну страницу.

Отчаянная попытка избежать этого: легким тоном и, насколько возможно, с уважением, ведь Лукас хорошо знает, что просить не имеет смысла.

— Если мы отложим это, я готов пообещать, что не встречусь с Пинки. Я ужасно устал…

(Ошибка! О чем он говорит, неужели ума не хватает?! Усталость упоминать было нельзя.)

— Нет такой усталости, которую нельзя преодолеть, Лукас.

Гмершал уже начинает действовать: Лукас чувствует, как сжимается горло, а когда вновь раздается звук, восприятие обостряется настолько, что у него выступают слезы на глазах. Как можно в этом цирке сосредоточиться хоть на чем-то?

Но он должен. Должен.

Лукас вздрогнул. Начальник всегда прав. Это ощущение он помнил и спустя столько лет: дверь за отцом захлопывается, а дрэиновые ремни на запястьях не сдвигаются ни на миллиметр, потому что им не важно, хочет ли кто-то почесать нос. Задыхаешься от ярости и унижения, но должен молча это проглотить. Вознестись над дискомфортом. Как известно, только старик и Акктликс были избранными, теми, кто имел патент на разум. И хотя Акктликс мог бы, Джайлз Хильдебрандт сомнений не допускал никогда.

Лукас очнулся и поднял взгляд. Пинки уставилась на него глазами, полными ужаса: их карий бархат был лишь на пару тонов темнее, чем искристый янтарь ссеан, но очевидно приятнее. Он вдруг осознал, что прослушал ее вопрос.

— Ну же, Лукас! Перестань водить меня за нос. Ты знаешь или нет? — настаивала она.