Янтарные глаза

Они обменялись парой фраз и шуток. Почти-Пинки завела его в каморку, где находился позитронно-эмиссионный томограф, а потом усадила в кресло, где собиралась сделать снимок его мозга на основе магнитного резонанса. Пока она прикрепляла электроды к его лбу, он смущал ее тем, что с улыбкой разглядывал. Лукас выяснил, что она мгновенно краснеет и мило смеется. Позвал ее выпить кофе, на что она сказала, что подумает, но ее глаза заблестели, и ему стало ясно, что, спроси он второй раз, она согласится. Результаты должны были быть готовы примерно через час, потому он снова вернулся в приемную, где читал новости на нетлоге и поглядывал, когда его медсестра снова пройдет мимо. Наконец она выглянула из лаборатории.

— Ну что, у меня в голове тараканы или гениальные мысли? — спросил он.

— Результаты может сообщить только врач,— пробормотала она и отвела глаза.— Доктор Петерсон вас вызовет.

Ускорив шаг, она исчезла в дверях.

Лукас молча смотрел ей вслед. Еще несколько мгновений он мог позволить себе роскошь непонимания, ­почему она вдруг больше не хочет с ним разговаривать. Почему так поспешно убегает. Но ему всегда хватало лишь намека.

Следующие десять минут он провел в полуобморочном состоянии невероятного ужаса, страха и полного шока. Что-то подобное он даже не рассматривал, он пришел сюда, лишь чтобы парировать Шэрон, и ему совсем не приходило в голову, что это может быть… серьезно. Но диагноз, должно быть, очевиден, без простора для сомнений. А перспективы совсем не радужные.

Понемногу Лукас осознавал последствия. Он понял, что наверняка умрет. Наверняка скоро. Может быть, уже через пять лет… или еще хуже, через три. А перед этим его ждет продолжительное и неприятное лечение. Боль и страхи. Часы и дни скуки в разных коридорах. Надежды будут сменять отчаяние и наоборот, туда и обратно, будто режут пилой. Изменятся приоритеты. Все, что было, закончилось. Теперь все совершенно иначе.

Наконец он немного собрался, вытащил из портфеля ручку и бумагу и заставил свой мозг, оглушенный страхом и, очевидно, пораженный черт знает какой болезнью, хоть немного заработать. Он записал, о чем нужно спросить доктора.

Лукас делал так всегда, когда попадал в тяжелую ситуацию. Таблицы и списки.

Через полчаса, когда его вызвали, он снова крепко держал себя в руках.

— Я предполагаю, вам нечем меня обрадовать, доктор Петерсон,— сказал он, усевшись напротив нахмуренного пожилого мужчины.— Скажите прямо. Сколько мне осталось?

Старый врач замялся. Было очевидно, что он подготовил целую осторожную воодушевляющую речь — не первую, конечно, за историю своей карьеры. Наверняка он пережил и все виды следующих далее сцен: от слез и истерики до приступов ярости. Ему лишь оставалось выяснить, какая ожидает его сегодня. Лукас четко видел, как он мысленно его оценивает: как примеряется, какую дозу правды можно выдать и в какое количество успокаивающих слов ее нужно будет завернуть. Он видел также момент, в который доктор решился.

— Десять месяцев,— сказал он.

Так мало. Лукас чувствовал, как кровь отхлынула от лица. Но он не разочаровал Петерсона.

— Спасибо за честность. В таком случае я должен планировать с осторожностью,— только и сказал Лукас.

Он достал свой список и положил на стол.

— Если позволите, я буду записывать. В эту минуту я своей памяти не доверяю.

В течение следующего получаса он выяснил всю основную информацию. Так называемая болезнь Моррисона появилась в последние десятилетия. Она вызывала настолько характерные изменения в стволе головного мозга, что ошибка в диагнозе была практически исключена, более того, остальные симптомы Лукаса были как из учебника. Причины болезни неизвестны. Лекарства не существует. Это не опухоль, имеющая четкие границы, которую можно было бы удалить хирургическим путем. Изменения постепенно распространятся во все области мозга. Боль будет усиливаться, но ухудшение ментальных способностей не грозит. Человек остается в ясном сознании. Остается вменяемым. До последнего дня.

Лукас исписал две страницы — и хорошо, ведь он действительно не был способен что-либо запомнить, что ему было несвойственно. Он находился в состоянии тщательно откладываемого шока. И знал, что спокойно в нем останется, пока между ним, Лукасом, и всем миром не будет прочной стены и прочной крепости.

Потом он наверняка сойдет с ума.

Наконец он решил, что информации получил достаточно, попрощался и встал.

— Господин Хильдебрандт,— сказал доктор Петерсон.

Он открыл ящик стола, достал коробочку каких-то таблеток, отсыпал двадцать штук в бумажный конвертик и прописал дозировку.

— Для успокоения.

— Нет необходимости.

— Смертельная доза — тридцать две таблетки, так что, прошу, не глотайте все двадцать сразу. Примите две.

— Необходимости правда нет,— повторил Лукас.