Янтарные глаза

— Уверяю тебя, что я полностью дееспособный человек, Пинки. И не позволяю себя принуждать,— заявил он.— Я просто хотел тебя порадовать. И всё. Нам принесут еще немного чая.

— Спасибо,— выдавила она.

Лукас снова облокотился на поручень и запустил руку в волосы. И тихо смотрел на нее. Это был тот же пристальный взгляд из-под тяжелых прищуренных век, каким когда-то ее рассматривал его отец из кресла за письменным столом. Лукас все больше походил на Джайлза Хильдебрандта — теперь она видела это: у него уже были точно такие же впалые, очень бледные щеки. Круги под его глазами в приглушенном свете казались совсем ­черными. Она только сейчас заметила морщинки в уголках его рта и подумала, что он наверняка страшно устал. Ей хотелось бросить сочувственное замечание, что, видимо, ему плохо теперь спится, когда в Совете такая суматоха, но она вовремя остановилась. Этим она лишь вынудила бы его быстро взять себя в руки и делать вид, что он свежий и отдохнувший.

«Усталость, бледная кожа и круги под глазами»,— зазвучало в ее воспоминаниях. Но не может же это быть тем, о чем говорил старый профессор! Возвращение д-альфийцев не мог предвидеть даже он.

Официантка поставила перед ними чашки из керамики, от которых шел пар. Чашки имели тюльпановидную форму бокала для вина, но вместо одной ножки у них было три тонких из металла и украшал их какой-то ссенский знак. Лукас поднял взгляд и сказал девушке что-то на ее языке. Пинки остановилась в последний момент — чуть на нее не посмотрела.

Подождав, пока ссеанка отойдет, она взяла трехногую чашку и с нетерпением поднесла напиток к губам.

Этот невероятный, неповторимый аромат! Связанные с ним воспоминания сложно было назвать приятными, но он был прекрасен. Невообразим. Божественен. На некоторое время Пинки потеряла дар речи, лишь сидела с чашкой в руках, полной грудью вдыхала упоительный аромат гмершала и наслаждалась неописуемым вкусом. Лукас смотрел, как она с блаженным видом пьет глоток за глотком, и в его взгляд закрадывалась тоска.

Наконец она сделала последний глоток и немного очнулась от транса. И тут же заметила, что Лукас к чаю даже не притронулся.

— Ты не будешь пить? — удивленно спросила она.

— Я не рисковал уже долгие годы,— признался он.— Я считаю, что уже совсем отвык.

Он вгляделся в жидкость в чашке, невольно провел пальцами по одной из металлических ножек, и его губы поджались в легкой иронии.

— Это несколько дурной тон, но я отдам тебе свою кружку, если хочешь. Сегодня у меня нет потребности еще больше погружаться в жалость к себе.

У их стола снова появилась официантка. На стол поставила чайник и вазочку с печеньем.

— Смотри-ка, теперь точно будет не так плохо. Ну же! Тайный обмен кружками! — подначивал Лукас, едва девушка повернулась к ним спиной.

Он схватил чашку Пинки и потянулся за чайником, чтобы налить себе совсем другой чай.

Пинки поймала его за руку.

— Ну уж нет!

Когда он посмотрел на нее с изумлением, она собрала все запасы смелости и быстро выдала:

— Возьми свою кружку обратно! Так не делается.

Он рассмеялся.

— Ну же, Пинки! Я знаю, что так не делается,— сказал он.— Просто пытаюсь пойти тебе навстречу. Это будет пустая растрата, если гмершал выпью я, потому что я правда его не люблю. А ты пьешь с таким удовольствием. Видела бы ты свою блаженную мину! Лишь полный эгоист может лишить тебя этого.

Губы Пинки начали растягиваться в улыбке. Лукас осторожно освободил пальцы, сжатые в ее руке, и снова потянулся к чайнику.

«Он серьезно пытается избежать этого,— вдруг осо­знала Пинки.— Любой ценой, совершенно отчаянно! Что же это, раз такой человек, как он, на высокой должности, бывший дипломат, меняется в чайной кружками, только чтобы не пить?!» Без размышлений она обеими руками схватила чайник. «Так. Начнет ругаться?»

— Пинки?..— спросил Лукас с долей удивления.

— Нет! — выдала она.

Лукас медленно опустил руку и посмотрел на нее очень холодным взглядом.

— Можешь же ты удивить,— едко произнес он.

Она почувствовала, что начинает краснеть. Конечно, Лукас сейчас же убедит ее попросить с плачем прощения и еще собственными руками налить ему другой чай — ясно как день!

— Когда я спросила, кажется ли тебе ссенский чай ужасным, ты лишь рассмеялся! — выпалила она обиженно.— А теперь выходит, что я была права. Речь не о том, что гмершал невкусный. Ты просто его боишься!

Если бы она подумала, то, скорее всего, никогда бы ничего подобного не сказала; однако, как только это прозвучало, она поняла, что попала прямо в цель. Лукас разочарованно покачал головой.

— Вот так и делай доброе дело — тебя обвинят в трусости! — засмеялся он.— Классика.

Он взял свою чашку и залпом выпил остывающую жидкость.

— Сюрприз, Пинки! Я не пытался тебя отравить. А теперь, надеюсь, позволишь мне выпить чай, который я люблю.

Она заморгала в удивлении. Лукас поставил чашку и уставился в пустоту над ее головой. Холод растаял и победные искры догорели. В его глазах остались лишь грусть и усталость.