Янтарные глаза

И тогда он вспомнит. И начнет разбираться дальше. В конце концов позвонит ей в дверь — и все, что она ­последние четыре года так усиленно пыталась похоронить и затоптать в землю, вытащит из могилы обратно на свет.

Присутствие Корабля вызывало у нее мурашки на затылке — ледяное предчувствие. Ее взгляд неотвратимо поднимался к небу… а мысль коснулась этих существ, самых странных, самых чужих, какие только известны гуманоидной цивилизации,— лишь едва, в момент неконтролируемого страха. Ей казалось, что Те, что бдят во Вселенной,

на нее пристально смотрят с ясного н-н-йоркского неба… что они пробираются ей в мозг и прямо-таки трясутся от алчности. Они знают о ней, как знают и о Лусе; Камёлёмэрн и Лкеас Лус, их любимая парочка. Они сверлят ее взглядом, как канатоходец, наблюдающий за своим конкурентом на раскачивающемся канате. Они так долго ждали. И теперь желают видеть это падение.

На мгновение ею овладел страх, а с ним и чувство, что, если она не сделает что-то прямо сейчас — если не будет рядом с Лусом, чтобы незаметно поддержать силу его забвения,— все необратимо пойдет прахом. Она больше не могла внушать себе, что зрёгал вовсе необязательно найдет его и буря может миновать, а катастрофа не произойти. Пока Камёлё не возьмет контроль над этим делом, ей не обрести спокойствия.

Она вышла с проспекта Милости Акктликса и свернула в парк. Села на лавочку в стороне от уличных фонарей, одна, и закрыла в темноте глаза. Целых четыре года она старательно избегала Луса. Стоило лишь заглянуть в протонацию — и вот он.

ссенский квартал. ссенская чайная…

Она сжала зубы, увидев остальную картину.

Лукас Хильдебрандт был там на свидании.

* * *

Тройка металлических ножек ссенской чашки скользила между пальцами Камёлё, туда-сюда, непроизвольное движение. Чайная была полна ссеан, но она к ним сидела спиной и смотрела в стену. Ни на кого не глядя, плыла на переливающихся волнах разговоров… в смеси дребезжащих «р» и растягиваемых гласных своего родного языка; в звуках на заднем фоне и в болоте эмоций, сквозь которые ее мысли продирались к одному конкретному столу.

Лус и его девушка сидят в углу. Шорох одежды, когда Лус снимает пончо. Блеск герданского шелка его рубашки. Людное место, точка на воображаемой ментальной карте

. Камёлё рискнула и посмотрела через плечо, а затем вернулась в состояние глееваринской невидимости. Но для создания связи этого хватило. Своей мыслью она была настолько близко к Лкеасу Лусу, насколько хватало смелости… на самом краю льда и тьмы.

Тьмы?!

Она касалась чего-то отвратительного, чего-то черного, ледяного, страшного. Оно было повсюду вокруг Луса: облако, которое обычные человеческие глаза не увидят, но она, как глеевари, его четко воспринимала. Едва она в него погрузилась — сразу почувствовала, как оно высасывает из нее силы. Холод забирался ей под ногти и концентрировался на затылке. Необратимо.

Она сжимала зубы. Вдруг вернулось все то, что она так настойчиво пыталась забыть. Лус на ссе. Его дерзкая самонадеянность. Все эти бесконечные дебаты, которые они вдвоем вели иногда до самого утра. Наивная надежда, что ей удастся его убедить. И наконец понимание — его не убедит ничто. Ей хватило лишь коснуться носом его ауры, лишь обмакнуть палец в эту грызущую пустоту… чтобы вспомнить совершенно точно, как сильно она его ненавидит.