Янтарные глаза

Камёлё горько усмехнулась. «А что бы ты сказал сейчас, Лус? Тебя еще не покинул твой пафосный идеализм? — обратилась она к нему мысленно.— Меня да. Он покинул меня четыре года назад, когда мне пришлось смотреть, как первые капли крови моего брата падают на лардкаварское полотно. Их становится все больше. Сначала иглы, после огонь, затем расплавленный свинец в глаза — все это почти не проливает кровь. А после первого куска отрезанной кожи крови столько, что каплями уже не измерить.

Но знаешь, что было хуже всего, Лус? Знаешь, что было самым страшным в гибели моей души?

Все это время я благодарила судьбу, за то, что это происходит с моим братом, а не с тобой.

И я никогда тебе этого не прощу».

Камёлё вздрогнула. Да, были на то определенные… причины. Причины ненавидеть Лукаса Хильдебрандта. Никогда с ним больше не встречаться. Забыть о нем.

И, несмотря на все это, она возвращалась к его дому.

Она вышла на площади, чтобы не оставлять адрес в базе данных такси, которую кто-то может проверить. Было четыре часа утра. Она торопливо шла по пустынным улицам жилого квартала; неприятная ситуация — девушка, идущая одна с вечеринки. Но немногие маньяки захотят изнасиловать ссеанку. Да и район вполне благополучный: элегантные домики с миниатюрными атриумными садами — не шикарные виллы, зато недалеко от центра. Совсем не казалось, что здесь кто-то попытается ее убить.

С помощью левитации она взобралась на двухметровую стену между садами, которая упорно пыталась создать иллюзию личного пространства. Она могла бы пробежать по стене и попасть в дом с другой стороны, таким образом скрывшись от датчика, включающего свет перед входом. Раскинув руки, Камёлё бежала по пластиковой верхушке шириной десять сантиметров, а слева и справа от нее были садовые экспонаты всех соседей, едва ожившие после прошедшей зимы: плетеные стульчики и стеклянные шары, подвесные корзины, полные луковиц; пластиковые античные статуи среди лавра и лаванды; пластиковые Будды среди бамбука; пластиковые питьевые фонтанчики для птиц среди всего вообразимого; скульптуры с Эридана, садовый гриль, выключенные на ночь фонтаны, бетонные лягушки, черепахи и космические корабли, чугунные солнечные часы, терракотовые сундуки, разноцветные песочницы и экологический компост — все это было свалено в кучу на крошечном пространстве шесть на шесть метров, принадлежащем тому или иному дому.

Сад Луса был пуст.

Камёлё легко спрыгнула на обветшалый деревянный настил патио. Нет, не совсем так: здесь росли кусты, ­изящная композиция по углам по плану архитектора. Но тут не было ничего его

.

Она подбежала к дому. Оперлась спиной о гладкую стену из композита. Прижала к ней ладони. Простые линии, современные апартаменты, как раз по вкусу Луса. Но, стоя там и глядя на стену, с которой только что спрыгнула, она заметила знаки, начерченные темной краской. Это был корабельный ссеин — единый компактный узор, выражающий то же самое, для чего любой другой нормальной письменности — обычному ссеину или терронскому письму — потребовалась бы целая строка.

«Да придет тьма. Да придет ко мне тьма!»

И всё.