Янтарные глаза

От Лукаса ожидалось подтверждение, что он послушно и сделал. Какое-то время они обсуждали тему «трудности в коммуникации с ссеанами».

— Все правление вечно в черных очках! Как будто в фильме про мафию,— рассудил с отвращением Трэвис и махнул рукой.— С другой стороны, я трёигр совсем не боюсь.

Он заговорщически наклонился к Лукасу.

— Я всегда на всякий случай под очки надеваю контактные линзы — на случай, если очки с меня упадут! — заключил он со смехом — ему это явно казалось отличной шуткой.

«И это я себя считал инфантильным!» — ужаснулся Лукас. Он от всей души пожалел, что не перевернул тот восьмиугольник, потому что Роберт Трэвис этого заслуживал. Тем не менее он не поддался гордыне и не стал объяснять Трэвису, что тех, кто избегает трёигр, ссеане глубоко презирают. Да и какое имеет значение то, что ссеане думают о Трэвисе? Прежде всего, это не имело значения для самого Трэвиса, что было очевидно,— а значит, не было и нужды призывать его к конфронтации с суровой реальностью. Пока ссеане готовы были продавать ему мицелиальные компоненты для артисателлитовых систем, он мог быть собой доволен.

— Я просто знаю к ним подход! Это подарок от них,— добавил Трэвис с нескрываемой гордостью и показал пальцем на мандалу.

— Красивая,— искренне признал Лукас.

Его глаза вновь впились в изящные изгибы цветного узора.

— ссеане оказали вам большую честь, подарив такую ценную вещь.

Трэвис засиял.

— Как я уже сказал — у нас хорошие отношения,— с удовольствием заявил он.— И все же это странно, господин Хильдебрандт, как судьба всегда находит нужную дорожку! Как говорят там на ссе — неминуемого не избежать…

В отличие от зрёгала, который вчера говорил исключительно на ссеине, Трэвис цитировал по-терронски, но с неменьшим пылом.

— Видимо, такова моя судьба — иметь что-то общее с ссеанами. Никакие препятствия, никакие невзгоды не остановят, если так сложились звезды! И в конце концов я все же с ними связался, хотя все обстоятельства были против меня!

Последние слова он почти выкрикнул, и в его голосе было столько торжества и упорства, что Лукас оторвал взгляд от мандалы и удивленно уставился на него.

Трэвис осекся. Его рука рванулась ко рту в детском жесте смущения. Он быстро принял задумчивый вид и принялся потирать подбородок в притворных философских раздумьях — но неловкая непринужденность едва могла скрыть дикие эмоции, которые кипели и клокотали в нем, почти хлестали из ушей.

И тут Лукас понял. «Совпадение ли, что я натыкаюсь на ссе на каждом шагу! Как бы не так — никакое это не совпадение! Это четкая закономерность. Если бы я не подошел сам посмотреть на мандалу, Трэвис вгрызся бы в мой рукав и потащил меня к ней. Он ничего не может с этим поделать. Ему нужно об этом говорить. Постоянно. И особенно со мной».

Да, теперь он видел это и в ретроспективе. Каждый раз, когда Роберт Трэвис имел дело с Советом, он всегда обращался лично к нему — даже несмотря на то, что крупными компаниями занимался другой отдел. Он всегда, всегда отчаянно пытался произвести на него впечатление. Всегда сводил разговор к ссе. И всегда отпускал о ней игривые, слегка презрительные замечания, стараясь выглядеть посвященным. Но только сейчас, стоя с ним перед ссенской мандалой и видя, как в нем все кипит, Лукас наконец понял истинную связь.

Роберт Трэвис, очевидно, знал — хотя бы самую малость — его отца. И старый профессор явно надавил на его больную мозоль, как обычно делал со всеми.

— Не смею судить, можно ли полагаться на судьбу,— проронил Лукас с пафосной серьезностью.— Я знаю лишь, что, если хочешь чего-либо добиться, нужно иметь соответствующую настойчивость и решительность. И у вас они есть, господин Трэвис.

Показалось? Нет. Роберт Трэвис действительно покраснел. Лукас стиснул зубы. К сожалению, нужно было продолжать — не показывать, что его тошнит, а весело притворяться, что он ссенский гуру — но также настойчив и решителен. Отступив на шаг, Лукас принял вид знатока.

— Эта мандала — настоящая жемчужина; кроме того, она висит в идеально подобранном месте. Размещена согласно правилам, и надписи расположены верно.

— Я специально повесил ее возле двери — понимаете, как говорит нам закономерность Пути… — начал Трэвис.

— Ее действительно повесили вы? Собственными руками?! — Лукасу даже не пришлось изображать удивление.

При всем своем скептицизме по отношению к священным предметам и полном неверии в силу надписей на дощечках, он никогда в жизни не стал бы лично связываться с такой вещью, как ссенская мандала. Если бы он был большим боссом у Спенсеров, то не пожалел бы денег и заполучил бы настоящего, неподдельного ссенского монаха — если возможно, с прибитым ко лбу подлинным сертификатом с Гиддра.

— Конечно же сам! Я бы не позволил кому-либо другому прикасаться к ней! — возразил Трэвис в пылу.— Вы ведь знаете, что это за вещь!

«Вот именно»,— подумал Лукас.

— Даже вы ее не коснулись, как я заметил,— добавил Трэвис.

Его голос вдруг зазвучал немного сдавленно.

— Я бы никогда не осмелился,— совершенно искренне заверил его Лукас.