Янтарные глаза

— Ну, сегодня я бы справился получше! — заявил он и засмеялся.

«Куда уж там, справился бы он,— подумал Лукас.— Ты даже не можешь накинуть тряпку на свою мандалу».

— Это ценный жизненный опыт,— заявил он, улыбаясь в ответ.— В конце концов, что человек в восемна­дцать лет знает о жизни?

Трэвис ожидал как раз такой ерунды, но Лукас был искренне рад, что ему не пришлось самому отвечать на

тот риторический вопрос, потому что он не избежал бы насмешки. «Ну, кто-то и в сорок — не каждому дано стать мудрым. Как долго мы знакомы, Роберт Трэвис, три года? Все это время ты мучишься вопросом, честно ли я выиграл конкурс на место на ссе или лишь благодаря имени моего отца. Но ты никогда не осмеливался спросить. Никогда не осмеливался незаметно проверить меня. А как насчет сегодня? Вот он я, перед мандалой с кучей текстов, которые ты определенно знаешь наизусть со всех сторон,— отличная возможность! Но ты этого не сделаешь. Ты не осмелишься даже сейчас».

— Я никогда не думал об этом в таком ключе, но сейчас запомню,— поспешно заверил его Трэвис с неподдельным восхищением.— Я постараюсь руководствоваться этим, имея дело с клиентами.

«И тут ты бьешь в свои же ворота». Лукас лишь усилием воли удержался, чтобы не закатить глаза. Неужели люди никогда не научатся? Все великие мудрости, которые он только что открыл ему, применимы только к одной конкретной ситуации и одному конкретному вопросу. Сам он не стал бы делать ставку на их универсальную применимость.

— В конце концов тебе еще удастся продать артисателлиты на ссе,— усмехнулся он.

Шутка! Дружелюбная!

— Слушай, Боб, как насчет обеда? — добавил Лукас, будто ему это только что пришло в голову.— У меня больше нет рабочих вопросов для обсуждения, но мы можем обсудить ссенскую кухню.

Роберт Трэвис с энтузиазмом согласился. «Торжество малых: они несут осколок каменного лица; через лицо

это бог заглянул в их мечты»,— пришло на ум Лукасу, когда он видел выражение его лица. Было не так уж приятно чувствовать себя лишь осколком падшего бога, и осколком таким маленьким, что его мог взять Роберт Трэвис. Однако цитата имела продолжение, и Лукас с некоторым усилием извлек ее из памяти: «Какое безумство! Где в убогом доме хотят они найти для этого трофея столь прочную стену?» Однако он был почти уверен, что Роберт Трэвис в жизни не догадается, что в его торжестве малых есть какая-то проблема.

Пока большой босс «Спенсер АртиСатс» делал еще несколько телефонных звонков и переносил встречи, Лукас размышлял о Фомальхиве, о зрёгалах, о Марсе.

«Меньше чем через неделю первый Корабль с д-аль­фийцами приземлится на Деймосе II. И я должен попасть туда любой ценой. Раньше, чем зрёгал доберется до меня».

Он взглянул на Роберта Трэвиса, который в тот момент со своей утомительно неутомимой дружелюбностью заказывал столик в ресторане, и застыл при воспоминании о трёигр. Он не сомневался в том, что ждет его, если зрёгал раскроет его планы, но тем не менее не собирался от них отказываться. И раз такие перспективы его не пугают, сочувствие Трэвису не должно быть для его совести непреодолимым препятствием.

«Нет, Роберт Трэвис больше не будет начеку — как и на том несчастном экзамене,— констатировал он мысленно.— А я из него выбью Корабль». * * *

Старого профессора было невозможно победить.

Тесная комната, камень и металл — ссенский корабельный стиль. Лукас молча стоит у доски, ожидая, пока отец проверит только что написанные знаки. Он очень устал. Он хотел бы сесть на пол или хотя бы прислониться к стене, но не делает этого. Раньше он не позволял себе этого из страха. Сейчас — из гордости.

И кроме того… у него есть кое-какой замысел, а значит, и надежда.

Что касается мелких бунтов, отец в их беспощадном подавлении демонстрирует куда большее упорство, чем Лукас в их изобретении. Нет, мелкие бунты почти бессмысленны. Лукас экономит свои силы для коренных переворотов.

Старый профессор выпрямляется.

— Можешь стирать.