Янтарные глаза

— Не то чтобы я не старался! Я готовился к вступительным экзаменам как сумасшедший. Я пытался в течение четырех лет, снова и снова! На четвертой попытке я добрался до последнего тура, у меня было больше баллов, чем у всех остальных кандидатов, и все указывало на то, что меня гарантированно примут,— с горечью рассказывал он.— А потом пришел ваш отец и вышвырнул меня после первого же вопроса.

Лукас усмехнулся.

— Поздравляю! Добро пожаловать в клуб. Вас он выгнал с экзамена, а меня из дома.

Роберт Трэвис потерял дар речи. Такого ответа он не ожидал — однако это был тот самый камешек, который попал точно в механизм шарманки и остановил в его голове вечно крутящуюся песню о давней несправедливости. Он бездумно пожал протянутую руку и посмотрел на Лукаса с небывалым пониманием.

— Вам тоже нелегко пришлось, а?

— После того как я переехал от отца, все складывалось благополучно,— с улыбкой заверил его Лукас.

Ему отчаянно не хотелось раскрывать именно этому человеку тайны своей личной жизни, но интуиция ясно подсказывала, что, расскажи он печальную историю ­детства, Роберт Трэвис с облегчением откроет ему всю свою оскорбленную душу.

— Я даже перестал просыпаться по ночам от страха перед трёигр, а потом не так часто декламировал ссенские псалмы во сне.

Роберт Трэвис рассмеялся. И вот она — блаженная гармония между ними.

— Слушай, Лу, почему мы с тобой давно не перешли на «ты»? — заговорил он.— Я Боб. Мы почти ровесники. Если бы мне тогда хоть чуточку повезло, мы были бы однокурсниками!

«Еще один уверенный, что у меня обязательно должен быть диплом ссеиста,— с неприязнью подумал Лукас.— Нет, ну серьезно — нет, нет и нет!»

— Повезло, что мы ими не были, Боб,— заверил он со всем дружелюбием, на которое был способен.— Старый профессор поощрял соревновательный момент и стравливал своих студентов всего за один семестр. Без преувеличения — мало того что в группе никто ни за что не одалживал другому записную книжку, так они еще и вполне серьезно толкали друг друга с лестницы. Иногда одногруппники пытались друг друга убить. У большинства из них в течение года развивалась изрядная паранойя, а у остальных — зависимость от глазных капель.

Роберт Трэвис не слушал.

— Знаешь, о чем он меня спросил?! — неизбежно вернулся он к своей мозоли.

«Знаю и не хочу этого слышать,— подумал Лукас.— Но ты все равно скажешь, так что…»

— Сколько харкнов поместится на острие иглы? — предположил он со смехом.

— Почти. Он спросил, какую геометрическую форму имеет Космический круг Совершенного Бытия в моем воображении.

Уголки губ Лукаса дернулись: в голове снова зазвучала старая подростковая парафраза. Затем, к собственному удивлению, он понял чувства своего отца. Такой человек, как Роберт Трэвис, несомненно, ответил «круг».

— Я тут же сказал, что круг, но это был не он,— мгновенно сообщил ему Роберт Трэвис.— Потом я подумал о пятиугольнике — понимаешь, как раз из-за харкнов, которых, как известно, пять, но…

Он откашлялся:

— Ты знаешь, какой правильный ответ?

Лукас отвел глаза. «Есть ли вообще смысл объяснять ему?» — мысленно застонал он. Но, к сожалению, Роберт Трэвис ожидал именно этого. Роль гуру все же предполагает раздачу мудростей.

— Никакой,— сообщил он.— Тебе не следовало даже пытаться ответить. Нужно было сказать, что твои религиозные убеждения — это личное дело, и он не имеет права об этом спрашивать.

Роберт Трэвис был поражен.

— Но профессор Хильдебрандт… величайший авторитет в этой области… — не веря своим ушам, произнес он.— Как я мог сказать ему, что… что…

Было заметно, что и сейчас, спустя годы, он не мог переварить даже мысли о такой бестактности.

Лукас вежливо промолчал. «Дружок-дружок,— думал он.— Будь я на месте старого профессора, я бы тебя тоже выгнал. Ты не знаешь, с чем играешь, если не усвоил этот урок! Потому что ссеане сожрут тебя заживо, как только им вздумается».

Роберт Трэвис напряженно думал.

— Но раз это сугубо личное дело, то правильным будет все что угодно! — выпалил он.— Даже круг!

Обиженный тон снова возобладал над добродушным.

— Из того, что прозвучало, круг — это лишь третий лучший возможный вариант,— поправил его Лукас.— Пятиугольник подходит больше, потому что это не настолько прямолинейное суждение, однако всегда есть опасность, что какой-нибудь подхалим назовет, например, вращающийся гиперболоид и сразу же привлечет больше внимания. Потому лучше всего промолчать. Любой выбор конкретного слова даст понять о тебе и твоем образе мышления то, чего никто не должен знать.

Трэвис набрал воздуха.

— Я…

— Но если уж ты допустишь, чтобы кто-то из тебя это вытащил,— безжалостно прервал его Лукас,— ты должен любой ценой на этом настаивать. По сути, дело было не в том, что ты назвал круг. Дело в том, что ты изменил ответ.

На лице Трэвиса отразилось отчаяние.

— Он хотел, чтобы я с ним поспорил! Ему важны были не знания, а смелость,— вдруг пошутил он.

Покачал головой, словно желая избавиться от внезапного ужаса перед вновь открывшимися горизонтами, после чего снова вернулся к добродушию.