Янтарные глаза

Лукас слегка покачал головой — будто не верил своим ушам?

— Пинки-Пинки,— пробормотал он.— Ох уж это твое проклятое любопытство. Меня оно однажды убьет.

Пинки покраснела. Ощущение, что она пересекла границу и меру, вдруг достигло такой силы, что она больше не могла стоять на месте. Она начала отступление, рассеянно пятясь. Но не могла отвести глаз от Лукаса. Когда к цвету его лица она прибавила темные круги под глазами, растрепанные волосы и потную рубашку, итог был таким ужасающим, что над ее смущением тут же начало брать верх изначальное желание броситься ему на помощь,— вот почему, несмотря на весь душевный дискомфорт, она отступала все медленнее и медленнее.

— Извини, Пинкертинка,— быстро отозвался Лукас.— Ну же, ты ведь не обижаешься! Не принимай меня всерьез. Я почти не знаю, о чем говорю.

Он отпустил косяк и прислонился к двери.

— Входи, прошу тебя. На улице очень холодно.

— Я бы не хотела…

— Конечно, не хотела бы.

Он уступил ей дорогу.

— Ну же, заходи.

Едва получив вожделенное разрешение, она тут же бросилась к нему.

— Лукас, что с тобой…

Он покачал головой.

— Потом. Я не дам себя допрашивать в дверях,— заявил он.

Это было уже больше похоже на его голос. Он мягко втолкнул ее внутрь и закрыл за ней дверь.

— Расслабься. Всё в порядке. Я похож на сушеную треску, но это быстро пройдет.

Он успокаивающе провел рукой по ее руке. Но, ведя в гостиную, он на ходу незаметно опирался о стену. Пинки поняла, что он едва держится на ногах.

— Знаешь что? Я приму душ, а потом выпью кофе, это всегда помогает. Чувствуй себя как дома. Например, сделай себе чай.

Перед тем как закрыть за собой дверь ванной, он оглянулся:

— Осторожнее на кухне. На полу стекло.

Пинки осталась одна. Она на мгновение задумалась, чем заняться, но ее предсказуемые размышления привели к предсказуемому выводу. Она была слишком любопытна, чтобы уйти.

Она смела осколки, включила кофеварку, поставила чайник. Кухня была негостеприимной, совершенно пустой. Никакого холостяцкого бардака — грязной посуды, плесени и старых газет, которые бывают на кухнях одиноких мужчин; никаких милых безвкусных мелочей — вазочек, колокольчиков и фарфоровых копилок, которые бывают на кухнях одиноких женщин; однако и никакой еды, которая бывает на кухнях, где хоть иногда живут. Порыв ледяного холода тут же привел ее в комнату. Она резко захлопнула широко распахнутую дверь на балкон, так что длинные шторы перестали развеваться по комнате, и включила отопление. Здесь же, наоборот, все выглядело как после драки подушками. Пинки подняла подушки, поправила покрывало на диване и взяла несколько ссенских свитков, которые сквозняк сдул с письменного стола. Затем огляделась со вздохом.

Эта квартира проигрывала свою битву. Пинки знавала ее во времена былой славы, тогда она ей очень нравилась, что одновременно приводило ее в бешенство, ведь квартиру обустроила Леа, дизайнер интерьера, с которой Лукас жил некоторое время после возвращения с ссе. Но краски давно выцвели, а цветочные украшения ­оказались в мусорном ведре. Были и другие женщины, о которых Пинки знала лишь понаслышке. С последней Лукас расстался около полугода назад, а новую не нашел. «Неужели ему в конце концов надоело? Или он не думает об этом из-за болезни?» Она вновь вздохнула и поправила стопку книг на письменном столе.

Голос Лукаса по телефону напугал ее, а от его вида ей не стало лучше. Самоуверенность Лукаса всегда успокаивала ее, а непосредственность избавляла от смущения, с ним легко было влиться в водоворот легкой беседы и ­увлечься. Пинки надеялась, что его улыбка рассеет страх, с которым она сюда приехала, и обратит весь этот кошмар в шутку. Но пока все шло совсем не так.

Она поставила на стол кофейник. Принесла и чайник. Чашки. Налила себе чай. После чего ей уже нечем было занять свои дрожащие руки, потому она просто сидела на диване в тишине и съеживалась от новой волны беспокойства. Наконец хлопнула дверь.

Пинки подняла глаза и увидела улыбку Лукаса — хороший повод успокоиться; но затем она встретилась с ним взглядом. Ей всегда казалось, что в его глазах десятки оттенков серого: воздух и небо, летняя гроза, переменчивость облаков в ветреный день, а еще игривые вспышки света, когда в них отражался смех. Теперь они были наполнены усталостью до краев. Улыбка их не тронула. Их серость походила на темную однородную свинцовую корку.

— Прямо-таки добрая фея! Ты не обязана была убирать,— произнес он, прежде чем она успела что-то сказать.

Затем отвел глаза и подошел к столу.

— Ты ведь сказал чувствовать себя как дома! А дома я всегда убираю.

— А я никогда,— заверил ее Лукас.

Как и прежде у двери, сейчас в его голосе не было никакой интонации.

— Если Акктликс срочно не сделает что-нибудь с термодинамикой, мир все равно придет к хаосу, аминь.

Именно такое замечание можно было от него ожидать, вот только в нем отсутствовал обычный, острый как бритва сарказм. Он говорил рассеянно, без интереса и без участия, словно с далекого берега.

— Посмотрите-ка, ты мне даже кофе сварила. Что ты за него хочешь, Пинкертинка?