Ярослав Мудрый и его тайны

Для тех, кто незнаком с нашими ранними работами, поясним. Чудаки, «чудь белоглазая» – это, по представлениям наших неполиткорректных предков, – светлоголовые финны. Мы, русичи, тоже не черноволосые люди. Некоторые– рыжие, и таких было много. Неспроста родились прозвища императора Фридриха Барбароссы или османского пирата Хайр эд-Дина Барбароссы. Это означает, в распространенном переводе, «рыжая борода». Точнее – «Русская Борода».

Теперь о финнах. Вроде бы «чудаки» близки нам по цвету волос… но нет: наши предки отличали их от себя. И постепенно ассимилировали. Причем «принимающая» сторона – финны – вовсе не против раствориться в могучем и творчески развивающемся этносе русичей.

Ярослав преследовал еще одну цель, начиная поход в Прибалтику: окружить владения Судислава. А может, и сам Судислав вынужден был принять участие в завоеваниях как братний подручник.

А.Ю. Карпов связывает этот поход со скандинавской политикой Ярослава. Действительно, Мудрый внимательно следил за переменами в Скандинавии. При его дворе жили беглые конунги, их пребывание отражено в сагах. (Подробный анализ этих событий см. в монографии Т.Н. Джаксон «Четыре норвежских конунга на Руси». Небольшая, но очень информативная книга авторитетной исследовательницы представлена в списке литературы.) Особенно ярко в сагах описано пребывание конунга Магнуса в Новгороде, где по большей части жил и Ярослав из опасения, что Мстислав захватит его врасплох и убьет.

Норвежец Магнус еще мальчиком бежал Русь со своим отцом, королем Олафом Святым (1015–1028)

– тем самым, от которого, в свою очередь, убегал Эймунд-конунг. Олаф потерпел поражение в войне с Кнутом Великим, и датские войска захватили Норвегию. Толстый норвежский король попытался вернуться на родину в 1030 году, но погиб в битве с датчанами и их сторонниками при Стикластадире. Маленький Магнус остался в Новгороде на попечении Ярослава Мудрого.

Саги рассказывают, что мальчишка забавлял Ярослава своими выходками. Например, ходил на руках по столам. Однажды одному из дружинников князя это надоело, муж подставил руку, и Магнус упал. Казалось бы, шутка. Но злопамятный малыш приметил, как дружинник пьянствует со своими товарищами, выхватил топорик и убил гридня. Магнуса привели к Ярославу. Тот вник в суть дела, расхохотался и воскликнул:

– Королевская работа, приемыш!

В исторической науке вспыхнула целая полемика: вымысел перед нами или правда? Говорится, что истории про Магнуса – это набор штампов, типичный для такого рода саг. Для нас это не имеет значения, рассказ введен, чтобы позабавить читателя и показать, какие нравы царили тогда у скандинавов. Со временем Магнус занял норвежский (1035) и датский (1042)

престолы. Он умер после тяжелой болезни в 1047 году.

Вопрос в другом: насколько влиял на скандинавские события Ярослав? Да никак, собственно, не влиял. Да, Магнус был ему благодарен, и когда сделался королем Норвегии, эту благодарность сохранял с постепенно ослабевающей силой. Затем он стал королем Дании, что не понравилось Ярославу. Вот и всё. На русских событиях это не сказывалось. Значит, мы имеем право отказаться от их подробного анализа. Оставим его историкам Скандинавии.

Следующий вывод: поход Ярослава в Прибалтику мог, конечно, иметь отношение к скандинавским смутам, а мог и не иметь. Действительно, шведы одно время претендовали на земли «чудаков»-эстонцев. Точнее, на дань с этих земель. Русичи считали скандинавов соперниками в этом регионе. Видимо, Ярослав отказался от претензий на ограбление чуди в обмен за помощь Олафа Шётконунга в русской междоусобице. И на какое-то время (1019–1030) чудаки вышли из-под русской опеки.

Но в Швеции случились перемены. Шётконунг умер в 1022 году. Ему наследовал малолетний сын Анонд (в крещении Якоб) Углежог (1022–1050). Как видим, скандинавы заимствовали у русских обычай давать детям двойное имя. Одно – языческое и одно – крестильное. К слову, все эти мелочи говорят скорее о преобладающем влиянии Руси и вообще славян в отношениях между скандинавами и русичами, а не наоборот. Скандинавы отставали, учились у русских, по-обезьяньи копировали государственное устройство славянских соседей, нанимались служить богатым русским князьям до тех пор, пока их, скандинавов, не вышвыривали бесцеремонно из русских земель, как ненужный хлам. Но в сагах, в героических сагах – о! – картина совсем другая. Шведские и норвежские хвастуны создали себе такую репутацию, что ввели в заблуждение осторожных русских ученых и самодовольных исследователей Запада. Так родился устойчивый миф, что скандинавские дикари создали русскую государственность. При ближайшем знакомстве с сагами и историческими источниками той поры гипотеза рушится и способна вызвать лишь искренний смех.