Ярославичи

Вертлявая Леночка по-прежнему поедала конфетки, которые ей подкладывала в сумочку умильная бабушка: «Кушай, Леночка, кушай. Кто тебя и побалует, как не бабушка?» Леночка капризно передергивала плечиками, недовольная причитаниями. Видно, баловали ее и другие, те, кто одарил ее и новым платьицем, и взрослой сумочкой-ридикюлем, и шляпкой с цветочками, которую она без нужды напялила тут, в салоне.

— Балуй, балуй, а потом сама плакать будешь, как сядет на шею. Мало ли их теперь таких развелось. Только и слышишь: «Потребители выросли». А кто виноват? И смотреть-то на них одно горе, ничего не умеют, только «дай» усвоили хорошо. На том и растили: все, дескать, для вас, все дороги открыты. Чего же обижаться, если они всего и требуют? Вон ведь, поесть мороженого в Углич везут. — Пассажир обратился ко мне: — Отдохнуть захотелось. А спрашивается, от чего? На курорты собираются. Волга им уж нехороша. — Он продолжал какой-то, видимо, происходивший здесь ранее разговор. — Наряды каждый день новые подавай, да такие, каких ни у кого еще нет. — И снова к бабушке: — Будет ли интерес у твоей Леночки самой зарабатывать, коль с детства все удовольствия испытала?

— Полно-те, — та замахала руками. — Маленькая она, чего еще понимает?

Но Леночка все понимала — капризно надула губки и зло, не по-детски взглянула на говорившего. А тот продолжал под сочувствие пассажиров:

— Небось и ты ругаешься, когда дело других касается, когда видишь какого-нибудь балбеса? Сама-то небось и не думала, чтобы ездить в Углич поесть мороженого?

— И что уж там, — согласилась женщина. — Тогда и мороженого-то не пробовали. Я чуть побольше ее, — она кивнула на внучку, — пошла работать в артель «Ударник». Может, знаешь, была у нас в Мышкине такая. В войну на деревянных станках полотенца ткали, потом вигонь пошла, пряжа такая была, — пояснила она, обратившись ко мне. — В войну чего только не носили, рады были и такому. Теперь-то не знаешь, чего и купить. Холодильник есть, телевизор у многих цветной, а уж про стиральные машины и говорить нечего. Ребята мотоцикл не считают и за машину. Да што ты напал на меня? — рассердилась она, наступая на соседа. — Ее разве так заманивают по телевизору? Подумаешь, новое платьице ему не пришлось. — Она заботливо одернула внучкин наряд, расправила складочки. — Мне пенсию платят. Заслуженный отдых. И в Углич поеду, и в Рыбинск, и на курорт как захочу, так и поеду. Тебя не спрошу. — И отвернулась к окну.

А берега впереди то смыкались, то раздвигались подобно шлюзам, пропуская летящее наше суденышко. Поднявшийся ветер играл гребешками волн, подхватывал водную пыль, и она разлеталась, сверкая радугой. Было просторно, как всегда на воде в летнюю, отпускную пору, когда отступают заботы и впереди уже мерещатся встречи, волнующие новизной узнавания жизни.

Разговор в салоне на том и иссяк, закончился. Берега понизились, вдали засияли золотые звезды на синих луковках куполов. Красная пятиглавая церковь с белыми ребрами высокого шестиглавого шатра колокольни приблизилась, а вскоре и вся она, складная, небольшая, выступила из зелени кудрявых берез. Это была знаменитая церковь Дмитрия на крови, цветом своим напоминающая о трагических событиях прошлого.

Углич

Она стояла на мысу, скосы которого были выложены серыми плитами. Мыс, Углец, Углич. Город, основанный в 937 году киевским княжеским посланцем Яном Плесковичем. Церковь же появилась в 1692 году, век спустя после кровавого события, до сих пор занимающего умы пытливых соотечественников — убийства последнего из угличских удельных князей, наследника престола русского, царевича Дмитрия, младшего сына Ивана Грозного. После смерти отца он был послан сюда, в Углич, с матерью и ее родней — Нагими, враждебными фактически правившему страной Борису Годунову.

До сих пор бытуют и три версии о гибели отрока Дмитрия. Одна — что заколот подосланным Годуновым дьяком Данилой Битяговским при попустительстве мамки Волоховой.

В угличском следственном деле о смерти царевича Дмитрия, происшедшей 15 мая 1591 года, говорится, что в тот субботний день в шестом часу зазвонили в городе у Спаса в колокол. Дядя погибшего Михайло Нагой сказал, что он бежал в это время к царевичу на двор, «а царевича зарезали Осип Волохов, да Микита Качалов, да Данило Битяговский... Михаила Битяговского и сына его и тех всех людей... побили чернье...» — угличане, сбежавшиеся на звон.

В этом следственном деле, которое вели посланцы Годунова, говорится, что мечущиеся во дворе с рогатинами и топорами посадские люди начали гоняться за Битяговским, якобы пытавшимся их успокоить. Он спрятался от них вместе с Данилом Третьяковым в Брусяную избу, но люди «высекли двери, да Михаила Битяговского и Данила Третьякова, выволокши из избы, убили до смерти...».

Сверстники, находившиеся с царевичем в тот трагический час, показали, что будто бы он в припадке падучей упал и закололся ножом.