Ярославичи

«Ирина	(взглянув в грамоту). Боже милосердный!
Федор.	Что там, Арина? Что?
Ирина.	Царевич Дмитрий...
Федор .	Упал на нож? И закололся? Так ли?
Ирина.	Так, Федор, так!
Федор.	В падучем он недуге
	Упал на нож? Да точно ль так, Арина?
	Ты, может быть, не так прочла — дай лист!
(Смотрит в лист и роняет его из рук.)
	До смерти — да — до смерти закололся!
	Не верится! Не сон ли это все?»

Так описана в драме Алексея Константиновича Толстого реакция сводного брата Дмитрия, царя Федора Иоанновича, на трагическое известие.

Третья версия повествует о том, что Дмитрий был подменен, что спасся он и объявился уже взрослым в Польше. В 1604 году, женившись на дочери польского магната Мнишека, с польско-литовскими отрядами перешел русскую границу с целью захватить трон. Был поддержан частью горожан, крестьян и казаков, недовольных правлением Годунова. Убили его бояре, не признавшие самозванца.

Марина Мнишек, неудавшаяся «русская царица», та самая, что, будучи сосланной в Ярославль, пыталась бежать из Щелканки, переодевшись в мужское платье, а позже жена второго Лжедмитрия, закончила свои дни в заточении. Сопутствовала тем давним событиям долгая кровопролитная интервенция польско-литовских панов, принесших России неисчислимые беды — многие десятки тысяч загубленных жизней, преданные огню и мечу города и селения. Интервенты сожгли Переславль-Залесский, Ростов Великий, Углич.

На причале, едва покинув «Метеор», я сразу же попала в туристский водоворот. Волна подхватила меня, понесла по аллее вдоль набережной, через зеленый, густо разросшийся парк, к древней краснокирпичной постройке, к тем самым палатам царевича Дмитрия, где жил он семь лет со своею матерью и родными.

Палаты — памятник гражданской архитектуры, уцелевший в Угличе с 1432 года, подновленный позже, — единственное из сохранившихся в городе древних зданий. Высокие крыльца, башенки, резные балясины, узоры, выложенные из того же красного кирпича. Здесь, на заднем дворе, и совершилось злодейство.

Экскурсовод, окруженный плотным кольцом людей, одаривал их обилием информации, рассказывал о кровавых событиях, коснувшихся и другого сына Ивана IV, убитого грозным отцом в порыве гнева.

Увлекаясь сам, экскурсовод перечислял имена семерых жен Ивана Грозного, помянул особо шестую, властную красавицу Василису Мелентьеву. Опасаясь быть затертой людским потоком, захлестнутой информацией, я выбралась на прямую дорожку, унося с собой впечатления от рассказа о том, как взволновала историков находка профессора Арциховского, обнаружившего в Новгороде во время раскопок берестяные грамоты о военном походе новгородцев в Ростово-Суздальские земли. Память воскресила газетные публикации — находки взволновали не только историков. Всегда соблазнительно заглянуть в забытое прошлое, сравнить, укрепиться в своих позициях. Шла, раздумывая о событиях XV, более поздних веков, когда открывающийся взгляду древний Углич был центром двадцатилетней феодальной войны князя-задиры Дмитрия Шемяки, напавшего на Москву и после битв, проходивших с переменным успехом, захватившего ее. Он ослепил тогда московского князя Василия, с тех пор и прозванного Василием Темным, а имя Шемяки стало символом несправедливости и коварства. И в наши дни встречается выражение: Шемякин суд. Смысл этого выражения широко известен.

Тут и встретила Елену Ивановну Цирину, ординатора районной больницы, обещавшую мне «кое-что, — так она и сказала, — показать».

Как многие современники, стараясь восстановить, пополнить солидные исторические пробелы — последствия перегруженных школьных программ, — она углубилась в книги, направленность и оценки которых, будучи образованным, мыслящим человеком, вполне могла сама понять без помощи тех толкователей, кто осуждает прошлое за отсутствие современных знаний.

Цирина свой рассказ повела с того, как в 1936 году началось сооружение Угличской ГЭС, Первая на Ярославской земле железобетонная плотина легла через устье реки, и люди, вдохновленные успехами первых пятилеток, стремились дать ток столице страны Москве к октябрьскому празднику сорокового года.

Строители слово сдержали — еще до начала войны стал работать один агрегат, а в декабрьские дни сорок первого года, в пору самых жестоких боев под Москвой, в сражающуюся столицу потекла энергия и второго агрегата. Угличская ГЭС работала на победу, вдыхая силы в московские предприятия, давая свет москвичам, окна которых были закрыты темными шторами.

Все это было необычно и грандиозно. Американцы, которые консультировали то первое в стране большое гидроэлектростроительство, уверяли, что сооружения на равнинных реках, не имеющие скальных опор, непрочны, недолговечны. А они вот стоят до сих пор.