Ярость обреченных

Эх, если бы Девлет-бей так глупо не погиб! Его можно было бы использовать в роли громоотвода и быстренько казнить, разом осушив источник испепеляющего гнева Нури-паши… А теперь вот приходится, с трудом сглотнув, отвечать:

— Не менее трех тысяч всадников. Из них половина — затоптанные и порубленные в спину.

— А-а-а-а-а!!!

Сераскир, державшийся до последнего, с ревом выхватил саблю и разрубил уставленный яствами дастархан. Все присутствующие похолодели от ужаса перед яростью быстро теряющего рассудок предводителя…

— Почему никто из корпуса не присутствует на совете?!

— Все боятся вашего гнева, почтенный Нури-паша…

В очередной раз мои спокойные ответы (но как же тяжело сохранить хладнокровие!) умиротворяюще действуют на сераскира. Тяжело задышав, он подхватил чудом уцелевший кубок с шербетом и, сделав внушительный глоток, сел в свое походное кресло.

— Правильно делают. Что же, назначу нового командира сам — пусть им будет предводитель делилер, Гасан-бей. Он отважен и хорош в бою… Кстати, — Нури-паша внимательно посмотрел на меня, — а как там ваш… родственник, убивший предводителя склабинов еще под стенами крепости? Ведь вы, уважаемый стамбу агасы, определили его в ряды делилер и отправили в разведку?

Тяжело вздохнув — Нури-паша затронул больную тему, — я вынужден отвечать:

— Не бередите открытую рану, почтеннейший, его сотня попала в засаду и практически вся полегла. Мы не нашли его тела… Но, зная упрямство и мужество Алпаслана, я не чаю встретить его живым.

— Что же, все мы несем свои потери… Ну а как там склабины? Где находятся сейчас?

— Они скорым маршем отступают к замку в горах, взяли доставшихся им лошадей и с их помощью увеличили темп движения.

— Что остатки корпуса? Ведь в строю еще больше половины всадников — возможно ли организовать преследование?

— Акынджи и даже дели потеряли более половины бойцов, господин. Им нужен отдых и время для реорганизации. Сейчас в погоню мы можем бросить лишь сипахов, легкая конница будет готова преследовать не ранее чем через два дня — но к тому моменту мы уже не настигнем врага.

— Сипахов побережем для большой битвы, — рассудительно заметил Нури-паша и тяжело вздохнул, как и я всего минуту назад. — Значит, склабины успеют прорваться к крепости… Ну и пусть. Мы умеем брать любые укрепления; как бы ни были мужественны их защитники, они не выстоят. А потери… Вспомогательный корпус уже в пути, мы захватим эти земли еще до начала холодов и успеем выйти по ту сторону гор!

Глава 5

Крепость Львиные Врата

Аджей Корг, великий князь Рогоры.

Окрестности замка встретили нас жутким смрадом сотен разлагающихся трупов, он чувствовался уже за несколько верст от места бойни. Комендант крепости — в черепной коробке которого мозгов вряд ли больше, чем у самой тупой курицы, а сердце явно позаимствовано у самого трусливого зайца — не обеспокоился захоронением погибших. И дело тут не в человеколюбии или сердечном участии — что мертвым до наших чувств? — а в банальной необходимости: тысячи неубранных трупов гарантированно вызовут чуму.

Но беженцев не похоронили сразу, а теперь посылать людей убирать их тела уже поздно — разложение идет полным ходом, и безопасно для себя похоронить их уже невозможно. Сжечь такое количество трупов не представляется возможным все по тем же причинам — да и леса мы столько не нарубим в окрестностях.

Другими словами, оборона Львиных Врат становится теперь довольно проблематичным предприятием.

Нет, на самом деле я немного придираюсь. Если вдуматься, даже когда заурцы отошли от стен крепости, их разъезды все время были рядом. А учитывая огромное число погибших, убирать их пришлось бы большим количеством малых групп, уязвимых для атаки даже десятка акынджи. Но и когда заурцы бросили все силы против нас, в крепости о том не знали, вероятность того, что это лишь военная хитрость, и враг жаждет выманить защитников, а после ворваться в замок на их плечах, была действительно высока.

Но, проезжая между телами посеченных, тронутых разложением женщин, детей, стариков — мужчин среди павших практически не видно, — я чувствую, как горло сжимает свирепая, звериная ярость — да так, что трудно дышать. К ней прибавляется острый стыд, давящее на плечи чувство вины — хотя, казалось бы, к случившейся здесь бойне я, да и весь наш отряд, никакого отношения не имею. Более того, умом я понимаю, что все зависящее от нас, все, что было в человеческих силах, мы сделали.

И в то же время меня не покидает чувство, что, если бы все мы увидели результаты «подвигов» акынджи до последней битвы, в прошлом бою сражались бы как минимум в два раза яростнее… И это, как ни странно, и вызывает разочарование и горечь — что, имея возможность как следует поквитаться с выродками, устроившими такое, мы не использовали ее в полной мере…