Ярость огня

К тому времени, как Дора закончила свою речь, Энни покраснела до корней волос; Кор на другом конце зала застыл за столиком в кабинке, где в одиночестве потягивал свой напиток; а Пауэр, окруженный своей обычной компанией девушек из золотых, потирал бритый затылок, чувствуя на себе пристальные взгляды присутствующих гостей. Дора, обращаясь к нам с Энни, добавила хриплым шепотом:

– Простите за мою поспешность, мне хотелось выпить до прибытия Защитника. Вы готовы повеселиться?

Я ожидал, что Дору Митрайдс разозлит мое замечание о гобелене. Вместо этого ее язвительное чувство юмора странным образом обезоружило меня. Она подвела нас к первой группе гостей, не дожидаясь нашего ответа, и, как она и предсказывала, тут же начались расспросы.

Они интересовались, присутствовал ли я в городе во время Революции, что прозвучало достаточно безобидно, но на самом деле они хотели узнать о Дворцовом дне и был ли я там. И в этом вопросе, вероятно, скрывалось нечто среднее между болезненным любопытством и чувством вины. Энни коснулась своей теплой рукой моей ладони, слегка сжимая ее, пока я отвечал на вопрос с приклеившейся на лицо улыбкой. Я будто из-под воды слышал свои слова: «Я был там все это время».

Они спрашивали, знали ли мы с Энни друг друга в горах. Спрашивали, знала ли Энни в приюте, кем я был. Мы с Энни отвечали по очереди, словно были партнерами на тренировке совместных нападений. Энни шутила – шутила – об Элбансе, а на ее лице застыла точно такая же улыбка, как у меня:

– Я стала замечать, что он часто заставляет меня притворяться служанкой.

Золотые захихикали, захлебываясь от восторга, а я повернулся к Энни, слишком изумленный, чтобы смутиться: это было одно из тех давних воспоминаний, о котором мы никогда не говорили, настолько неловкое, что я надеялся, что это мне привиделось. Раскрасневшись, она с усмешкой выдержала мой взгляд.

Мне хотелось расцеловать ее перед всеми этими тупицами.

Декан Ортос, глава Лицея, первым решился задать вопрос о том, что случилось в Крепости. Он говорил вполголоса, а кисточки его академической шапочки покачнулись, когда он наклонился вперед:

– Правда ли, мой дорогой юноша, что Атрей не приветствовал твое возвращение?

И хотя Энни стиснула мою руку, а Дора сердито взглянула на декана, я знал безопасный ответ. Я достаточно пообщался с Министерством Пропаганды, чтобы знать, когда нужно держать рот на замке.

– Боюсь, я не понимаю, о чем вы.

Дин Ортос недовольно хмыкнул. Дора с беззаботным смехом похлопала его по плечу:

– Нет, нет, Стефан, ты ведь не хочешь, чтобы Митт подслушал…

Митт Хартли, председатель Комитета по цензуре, непринужденно болтал в соседней компании золотых, раскрасневшись от уже выпитого вина. При упоминании о нем Дин Ортос только еще больше нахмурился:

– Не хочу. Скажите мне, Ли, – он понизил голос, – что вы думаете о Комитете этого человека?

По тому, как он произнес эти слова, стало очевидно, что он считал, будто я должен испытывать к нему особые чувства из-за своего происхождения. Комитет по цензуре – детище Атрея, вероятно, одно из наименее популярных среди патрициев. У него имелась привычка запрещать классическую литературу на драконьем языке, если ему казалось, что она пропагандирует симпатию к Триархам, но, к сожалению, большинство классической литературы на драконьем языке, похоже, поддерживало именно эти идеи.

Я снисходительно относился к цензуре Атрея, пока не узнал, что он желал моей смерти.

Но даже это не расположило меня к обсуждению литературного наследия с этим патрицианским бюрократом. Он зря полагал, что, нажившись десять лет назад на расправе над моей семьей, теперь может найти со мной общей язык на почве любви к литературе на драконьем языке. Я широко улыбнулся декану Ортосу:

– Я отказался от своего наследства в Крепости.

Дора издала нетерпеливый смешок.

– Правда, Стефан, – подтвердила она. Она, как и Ортос, говорила вполголоса. – Что бы ты хотел получить взамен? Свободную прессу? Вы видели, что печатают представители низших металлических классов, когда им представляется хоть малейшая возможность…

Похоже, ни Дора, ни декан, который ворчливо с ней согласился, не оценили появление листовок Отверженных и их лозунгов: «Равные пайки для всех». Конечно, думал я, чувствуя, как меня охватывает гнев, почему они должны это делать? Они, может, и не были согласны с цензурой Атрея, однако получали большую выгоду от системы продовольственного распределения. У них не имелось сестер, как, например, у Кора, которые благодарили их за контрабандный сыр…

Энни, которая некоторое время, прищурившись, смотрела на Ортоса, откашлялась:

– Декан Ортос, ваш сын служит у генерала Холмса?

На лице Ортоса расцвела улыбка:

– Да, конечно! Люциана только что повысили до начальника штаба…

Ну вот и началось хвастовство. Я был почти уверен, что помнил Люциана Ортоса по занятиям в Военном Колледже: он был на несколько лет старше нас и слыл настоящим придурком.

Но Военный Совет – это теперь проблема Энни, а не моя.