Ярость огня

Из каменных конюшен вырвались два аврелианца. На мгновение они казались просто силуэтами – серебристые и янтарные крылья призрачно сверкали на фоне темного неба, а затем взлетели и уселись на крышу по бокам от нас. Еще одна вспышка, и вслед за ними вылетели темные тени двух грозовиков.

Бунтовщики посмотрели вверх и, заметив нас на крыше, умолкли. Энни вскочила на ноги рядом с Аэлой. Я схватился за гребень на шее Пэллора, чтобы устоять на ногах; он рычал, прижав рога к голове, а черные глаза не отрывались от угрожающей нам снизу толпы. Аэла испустила огненную отрыжку, которая устремилась вверх в качестве сигнала бедствия для городской стражи и всех патрулей драконьих всадников.

Энни, повысив голос, обратилась к толпе:

– Стража будет здесь с минуты на минуту. Отпустите Пауэра сюр Итера и уберите свои телеги подальше от зернохранилища Лицея.

Глаза Дочери Саутсайда заискрились радостным предвкушением поверх зеленого шарфа, и меня снова охватило чувство, что мы знакомы.

– Антигона сюр Аэла, – отозвалась она. – Мне было интересно, покажешься ли ты. – Она кивнула рыжебородому мужчине, который еще сильнее вцепился в Пауэра. Он таращился на нас с отвисшей челюстью.

Энни обернулась ко мне:

– Охраняй зернохранилище. Я освобожу Пауэра.

Она взобралась на Аэлу, не обращая внимания на платье, ради которого сегодня вечером согласилась на полет в дамском седле и отказалась от огнеупорного костюма, предпочитая терпеть жар драконьей чешуи, обжигающей обнаженную кожу. Я повернулся к Пэллору и тоже вскарабкался ему на спину, зажимая колени под крыльями и хватаясь за шею, когда он оттолкнулся от земли.

Мы приземлись перед зернохранилищем, прямо между телегами и воротами Лицея.

Двери зернохранилища были распахнуты, а изнутри доносились крики людей, которые вбегали и выбегали из ворот, неся в руках полузакрытые мешки и не обращая внимания на то, что из них рекой сыпалось зерно, спеша поскорее забить повозки.

Но, завидев Пэллора, они замерли на месте. Я подтянул колени поближе к его крыльям, чтобы усесться повыше, перебирая в уме приказы, которые я должен отдавать этим людям. «Отойдите от повозки. Отойдите от зернохранилища».

Но я колебался. «А что потом?»

Если они откажутся, отдам ли я приказ стрелять? Спалить их драконьим огнем за попытку украсть зерно?

Просто зерно, в то время как мы позволяли себе роскошные ужины в Лицейском клубе? Насколько я в действительности предан нынешнему режиму, его варварской практике продовольственного распределения?

Крылья Пэллора распростерлись по сторонам, спина была выгнута дугой, а клыки – обнажены. Он взирал на бунтовщиков, и из его горла вырывался низкий скулящий рык. На другой стороне двора пламя осветило ночь: Антигона сюр Аэла выстрелила. Еще одна вспышка с фиолетовым оттенком просигнализировала об огне грозовика, когда Пауэр воссоединился с Итером. Раздались крики, и толпа, окружавшая клуб, начала разбегаться.

– У них драконы, бегите, бегите…

Из зернохранилища выскочили остальные бунтовщики, забрались на телеги и схватили вожжи, надеясь прорваться, пока мы с Пэллором не преградили им путь.

Пэллор сделал глубокий вдох, намереваясь выстрелить, и его легкие расширились между моими коленями. Он ждал моего приказа.

В отблесках боевого огня Аэлы и Итера у меня за спиной, ярко освещающих двор, я рассмотрел лицо первого возницы, смотрящего на меня. Оскалив на меня зубы, он выглядел совершенно беззащитным, лишь кости и плоть, которая так легко сгорит.

У него были впалые глаза и щеки, истощение бросалось в глаза даже при слабом освещении.

Его лошади встали на дыбы, и, вместо того чтобы выстрелить, я оттащил Пэллора в сторону.

Повозки начали двигаться по саду сквозь горящие ворота, удаляясь дальше в город.

И когда последние бунтовщики выскочили из амбара, я осознал, что они тоже кричали:

– Сжигайте остальное! Сжигайте то, что мы не успели забрать!

– Нет! – выкрикнул я.

Но было уже слишком поздно. Зернохранилище и то, что осталось от его запасов, уже охватило пламя. Не от драконьего огня, а от брошенного кем-то факела.

Позади меня, из Лицейского клуба, долетел пронзительный, леденящий душу вопль.

ЭННИ

За то время, которое потребовалось, чтобы посадить Аэлу между входом в Лицейский клуб и толпой, собравшейся вокруг Пауэра, в моей голове не проскользнуло ни единой собственной мысли. Мы с Аэлой действовали движимые единым инстинктом: стреляли над головами бунтовщиков в качестве предупреждения, а когда Дочь Саутсайда и ее рыжебородый сообщник все равно не отпустили Пауэра, мы выстрелили снова. На этот раз по ногам.

Раздались крики. Люди разбегались по сторонам, на некоторых из них вспыхивала одежда. Пламя Аэлы сияло настолько ярко, что, когда оно потухло, ночь стала непроглядной.

В суматохе в толпу нырнул грозовик и выскочил, держа Пауэра за спину, словно кошка-мать, несущая за загривок котенка. Итер опустил Пауэра рядом со мной на ступеньки клуба, и тот, задыхаясь, уперся ладонями в колени. Он потирал шею, где нож мясника прочертил тонкую красную линию.