Ящик Пандоры

Максим на несколько секунд лишился дара речи, союзник превратился во врага. Пусть он лично и не держит зла, но его детище – хранилище знаний – ему дороже живого человека. А он-то думал, что Семен Михайлович… Все враги. Все, кто имеет хоть малейшее отношение к проклятой системе. Максим подался вперед, не зная, что сейчас сделает, стукнул кулаком по полированной поверхности стола, не помогло, он смотрел на лопнувшую кожу руки, бессильной нанести удар. Старик защищен своей слабостью и беспомощностью лучше, чем если бы был облачен в броню и АРК-1.

Учитель не испытывал страха: ну да, Белявский немного отличается от остальных. Они все приходят сюда, как чистые листы. На которых ему еще предстоит написать то, что нужно. Сначала он просто копирует основы, которые им всем предназначено узнать. Те, что придумал и отмерил он сам… Вроде как ксерокс в старые времена. А вот если место останется, тогда можно будет дописать что-то еще. И молодой человек получит большое преимущество перед другими, ведь каста браминов владеет тем, что владеет миром, – информацией. До сих пор этот порядок не изменился. И пусть многие думают, что сила или капитал помогут им занять высокое положение… Неправда это. Силу надо правильно использовать, с умом… Только тогда она не израсходуется впустую и принесет результат.

Случается, что ему очень нравится новый листок, то есть ученик. Тогда уж он втихую, на полях дописывает что-то такое, чему не научит больше никто. Но, кто знает, на пользу ли это его ученику? Ведь давно известно: многие знания – многие печали!

Этот листок потрепанный, но прочный, как пергамент. Грязноват, как будто на нем сделали не одну запись, но стерли за ненадобностью. Стандартный текст на нем уже написан. И даже добавлено кое-что сверх необходимого. А листок кажется таким надежным, что хочется увековечить здесь все, что только возможно. Он выдержит. Вот только когда-нибудь будет уничтожен за написанную на нем чужую ересь.

– Я очень хотел бы договориться с тобой, чтобы ты назвал меня своим другом не по ошибке и не потому, что я тебе это сумел внушить, а сам протянул бы мне руку. И я бы принял. Максим, неужели ты думаешь, что я буду использовать знание во зло?

– Будете, – а это умение влезать в душу и выворачивать ее наизнанку… Это ли не знание во зло? Такой же яд, как химическое отравляющее вещество, тоже не пахнет и вкуса не имеет.

– Тогда почему же Полис до сих не стер с лица земли другие станции? Здесь сосредоточена сила пострашнее армии Ганзы, боеприпасов у нас хватит и без поставок из Бауманского Альянса, войска обучены лучше, потому что нигде нет столько профессиональных кадровых военных. Почему никто не направил всю мощь этой машины на разрушение?

– Потому что еще время не пришло? – предположил Максим.

Семен Михайлович мысленно поаплодировал. Да это не пергамент, пожалуй, а каменные скрижали. И чем прочнее материал, не подверженный разрушению, тем труднее добавить на него что-то свое… Разве что уступит сам. И Крушинин понимал, что парень и в самом деле внимательно слушал его, крепко запомнил и сейчас обратил все это против брамина, которого считал своим врагом! Осмелился выйти на поле боя с чужим и непривычным оружием. Браво, мальчик!

– Я рассказывал тебе про человека, который принес звезду с неба, но она испугала остальных, ее свет ослепил глаза, привыкшие всматриваться во тьму. Люди давно полюбили тьму больше света… Но не здесь. Полис – это звезда во мраке, светильник, где еще сохраняется огонек знания. А где знание – там нет места разрушению.

– Это потому что у вас еще недостаточно знания для больших разрушений.

Максим отвернулся. Крушинин не отвел взгляда в ожидании, не оправдывался и не задавал вопросов. Казалось, что-то понял. Но в этот момент за спиной открылась дверь, в проеме показался хмурый усатый кшатрий, кивнул на Максима:

– К полковнику.

– Мы еще не закончили беседу, – с нажимом произнес брамин.

– Закончили! Юшкевич только что получил показания майора Ильина. И требует объяснений. Семен Михайлович, у меня же приказ! – кшатрий отвел глаза от пронизывающего взгляда старика и приказал конвоирам увести Белявского.

Брамин остался в одиночестве, вздохнул и задумался:

«А ведь парень уже почти начал говорить! Сейчас Юшкевич попытается взломать этот сейф, грубо, как медвежатник, когда стоило аккуратно вскрыть замки тонким инструментом, не повредив их. Хотя этот упрямец не сдастся сразу, есть время подумать». Запретить можно… А вдруг что скажет? Хотя на разговорчивость Белявского под давлением тем более не приходилось рассчитывать, если только полковник не изобретет что-то принципиально новое.