Языки современной поэзии

В системе метонимических сдвигов, представленных в этом фрагменте, содержится элемент, который указывает на отделение от целого части, в реальности неотделимой: похоронный факельщик сожжет и его лик. Львов на иконах не изображают, значит, слово лик обозначает здесь не икону, а называет в высоком стиле лицо (морду, если иметь в виду нормативную референцию слов лицо и морда). Возможно, что слово лик в описании льва восходит к тексту одного из вариантов духовного стиха о Голубиной книге: «Ише лев-от над зверями зверь». — / «Почему тот зверь над зверями зверь?» — / «Потому тот зверь над зверями зверь: / У ёго рыло человеческо!»

[216] Но лицо невозможно сжечь отдельно от тела. В другом фрагменте книги «Флейта и прозаизмы» есть строки: И вот, Император Сил, я выйду на ступень, / увижу безлюдье и пепельные осадки, / выну классический меч и отрублю лицо, / оно взовьется и станет над Миром. / И это будет Новое Солнце, и через биллион / то же и те же оживятся по всем таблицам. Лицо, становящееся солнцем, похоже на лицо льва («Доски растут в доме, и скоро — Дворец…»)[217].

Метонимический сдвиг в строке Осень! Какая! в моем окне создается не только тем, что осенью (временем года) назван осенний пейзаж (пространство, в котором осень оказывается видимой), но и ненормативным употреблением предлога в сочетании с этим существительным: в окне

вместо за окном. Смысл такого замещения предлога (он и сам здесь употреблен метонимически) можно видеть в том, что для субъекта речи пространство как зримое время ограничивается размерами окна. Если учесть, что осень является симиолом конца жизни, то речь идет о наглядном убывании пространства и времени.

Алогизм сравнения ежи по-буддистски по саду лопочут, / будто гений включил перламутр у осин имеет свою поэтическую логику в синестезии — в данном случае, в единстве слухового и зрительного восприятия. Эта синестезия поддерживается тем, что глагол включить может относиться и к звуку, и к свету (включить радио и включить лампу). Глагол лопочут

и перламутровый отсвет осин объединены в образе неполноты: приглушенности и неяркости. И здесь можно видеть антитезу качествам льва: он блистательный и рычащий.

Возможно, что ежи, которые лопочут по-буддийски, появились в этом контексте по фонетической ассоциации ёж — йог: согласно легенде, Будда до своего просветления, учился у йогов. Образ льва тоже связан с буддийскими преданиями: верхняя часть тела Будды была похожа на тело льва (Религии Китая, 2001: 182).

Буддийской образностью объясняется и вторая строка приведенного фрагмента: я пробежал между пальцев гремучей ртутью. Дело в том, что задолго до этих слов в книге есть строки:

В амфитеатрах и цирках трагический абрис смешон,у гладиатора в одиночку картонные тигры,кто из великих выбирал, а кто,

извините, «великий», — яйца в сметане.Так можно сказать обо всех, кто взмыл,ни один не добьётся себе сверканья,от «внешнего вида» Креста остается три гвоздя,а от Будды сорок зубов и склеенные фаланги пальцев.(«Выпавший, как водопад из Огня…» / «Флейта и прозаизмы»[218])

В буддийских сутрах перечисляются 32 признака Будды, в числе которых названы пальцы на руках с перепонками и сорок зубов (Религии Китая, 2001: 179–180, 182, 244–245). Согласно легендам, Будда в своих многочисленных перерождениях был и лягушкой, и гусем, одно из именований Будды — Царь Гусь (Религии Китая, 180). Вспомним, что ранее в книге фигурировал Гусь перепончатый, за решеткой груди сидящ.