Языковой вкус эпохи

В то же время неразборчивость в отборе и композиции средств выражения, естественная при безудержной ставке на поиск свежего, оригинального, вызывает самые серьезные опасения. Благодушия тут нет даже у сомнительной славы кумира золотой молодежи Богдана Титомира, который высказал такое мнение: «Я считаю, что язык – это нация. Но сейчас, даже если еще 85 организаций “Памяти” появятся, они не способны спасти язык. Что это за язык – файфы, грины, герлы… Страна, где 80 процентов молодежи говорит на англизированном сленге и хочет уехать на Запад, – страна обреченная. И все же, не дай Бог, если я прав…» (АиФ, 1993, 4).

Конечно, при полной неструктурированности сегодняшнего общества неэлитарные группы оказываются наверху, навязывая свои речевые навыки, в частности жаргон и матерщину, всему обществу. Так в свое время московские баре-нувориши красовались не только подчеркнутым просторечием, но и полузнаниями из французского языка и из старой книжности (составной частью нынешнего стиля служат английские слова и газетная «книжность»). Когда законы не соблюдаются или совсем ниспровергнуты, даже на преступления кое-кто смотрит как на осуществление свободы личности. В искусстве процветают низшие формы, в которых культивируется безобразие, а непристойность, кощунство и цинизм кажутся публике завидным идеалом вседозволенности. Люди без глубоких и чистых корней образуют замкнутую псевдоэлиту, достаточно богатую и властную, чтобы небезуспешно, несмотря на широкое противодействие здравой части общества, распространять свои корпоративные вкусы.

Немалую поддержку это находит у окололитературной и околоартистической, особенно телевизионно-«киношной», богемствующей публики, жаждущей любых проявлений «свободы». К сожалению, повинны тут и истинные актеры, литераторы – вообще «творческая интеллигенция», укрепившая за собой не только «свободу профессии», но и особую вольность речи и вообще поведения. Нынешний языковой вкус предстает в форме модничанья и манерности. Мода на детабуизацию запретных «непечатных» выражений свойственна к тому же английскому, который служит сейчас главным поставщиком моды, и другим влиятельным иностранным языкам современности.

Здесь следует, впрочем, указать и на особые свойства кино, телевидения и видео, воссоздающих обстановку речевых актов, но в то же время отличных от бытового межперсонального общения. О специфике радийной и телевизионной речи, смешении в ней разговорности и книжности имеется уже много работ, укажем для нас сейчас наиболее существенные наблюдения О. А. Лаптевой о нарастании «словесного вала», его эмоционального и ментального воздействия через масс-медиа на общественное сознание и языковой вкус. Сегодня этот вал несет «свежий русский язык»: «На арене русского языка сейчас разворачиваются драматические события. Разговорная речь отвоевывает все новые позиции» (Живая русская речь с телеэкрана. Разговорный пласт телевизионной речи в номинативном аспекте. Сегед, 1990, с. 2).

Важно заметить, что, как всякая крайность, общая либерализация порождает и свою противоположность. В самой среде «новых русских» на глазах выкристаллизовывается стремление укоренить в семье подчеркнуто литературную речь даже с уклоном в архаику, уберечь детей от языковых вольностей, привнесенных в общий обиход самими же «новыми русскими» (см. первую, насколько нам известно, попытку проанализировать эту своеобразную «диалектику»: Г. С. Куликова, Т. А. Милехина. Как говорят бизнесмены. Сб. «Вопросы стилистики», вып. 25, Саратов, 1993). Этим, кстати, объясняется расцветающее у пришедших к власти людей желание оградить свое потомство от школы всеобуча, не жалеть средств на отправку их учиться за границей и на создание платных элитарных учебных заведений дома.

1.3. Достаточно своеобразно отношение говорящих и пишущих к тому стилистическому усреднению текстов, к утрате ими своего многообразия, которое было свойственно предшествующей эпохе. На месте нивелировки речи, к которой причастны в первую очередь масс-медиа, сейчас наблюдается прорыв в литературный язык разговорной стихии и жаргонов, а также иностранных слов и выражений. Любопытно, что это влияние также осуществляется через каналы масс-медиа, резко меняющих – каждый по отдельности (теперь у каждой газеты, например, «свое лицо») и все вместе – свою стилистическую природу, свою общую тональность. Это, несомненно, связано с преодолением деформированного сознания, понятий и качеств жизни, выхолощенных реалиями тоталитарного общества.