Идеальная совокупность. Том 2

Лукавить ему нет смысла. По крайней мере, так мне хочется думать.

Разговор с Андрейкой ограничивается минутой. На птичьем языке друг благодарит за воскресную подсказку. «Всё в цвет!» — если дословно. Подробности оставляет до личной встречи. Определиться с датой, даже приблизительной, он пока не может. «Запара!»

«В цвет» — это значит, что крендель, чьи данные нам слил оператор сотовой связи, причастен к преступлению.

Вышедшее в среду «Уездное обозрение» сообщило об убийстве на стройке. Заметка дублировала милицейский пресс-релиз. Минимум подробностей, суконный язык: «Обнаружен труп молодой девушки. Множественные повреждения головы, тела и конечностей. Возбуждено уголовное дело. По подозрению задержан местный житель».

Этот случай Голянкина расписала бы на полстраницы. От кровавых подробностей у читателей зашевелились бы волосы на всех местах.

Рома звонил без устали, выпытывал динамику по своему подвигу. Я послушно отчитывался. Он затребовал скан заметки, пришлось тащиться в торговый центр, услуга оказывалась секцией «Канцтовары».

На следующее утро мне на электронку прилетела ссылка, по ней я зашёл на сайт киностудии «Диорама». Огромными кеглями набранный заголовок буквально орал: «СЦЕНАРИСТЫ НАШЕГО СЕРИАЛА «ТРЮМ» РОМАН РОТМИСТРОВ и АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВ ПОЙМАЛИ УБИЙЦУ-САДИСТА!»

Каждая фраза по хвастливости превосходила предыдущую: «Гражданское мужество наших авторов! Высочайший профессионализм! Доскональное знание предмета! Смотрите в новом сезоне! Телесериал уровня культового процедурала «Закон и порядок»[118]! Уже скоро! Премьера!»

Четырёхзначный показатель в правом нижнем углу поста означал количество просмотров. Промоутеры телеканала утверждали, что благодаря удачному рекламному ходу число зрителей, намеревающихся смотреть наш продукт, выросло на 3,7 %.

Рома бурно радуется успеху, я его поддерживаю. Говорю: «Ништяк! Крутяк!» Сам думаю: ни одна падла ведь не в курсе, что Алексей Михайлов — это я. А вот про то, что Михаил Николаевич Маштаков подозревался (или подозревается по сей день) в серии изнасилований, знает каждая собака. Где справедливость?

Поступок может быть совершён не ранее семнадцати ноль-ноль. Мне предстоит томительное ожидание в четырёх стенах. Фатально появится искус отложить запланированное на потом.

В подобных случаях наука советует отвлечься от сокровенно-тревожных дум и заполнить голову нейтральным содержимым.

Я сажусь за компьютер, открываю файл. Накануне я на полуслове оборвал диалог ГГ с женой, заподозрившей его в измене.

Вспоминая настроение персонажей, пробегаюсь по тексту. Вношу пару технических исправлений. Фраза, вчера показавшаяся удачной, карябает слух.

— Нормальные люди так не говорят!

Всю неделю я корплю над вторым сезоном «Трюма».

Озадаченный моей активностью, соавтор счёл нужным предупредить:

— Финансирования нету. На аванс не рассчитывай!

— Я знаю. Пусть лежит на чёрный день. При крайней нужде загоню конкурентам, — мне хочется его подразнить.

Роман свет Афанасьич не ведётся, он чересчур занят своим трудоустройством. «Аргумент Телеком» оказался ну очень серьёзной конторой. Впервые в жизни Ромке пришлось пройти полиграф. Ему хочется поделиться впечатлениями. Для меня тема тоже новая, потому интересная. Расширить кругозор нелишне.

Вдруг говорливый Рома осекается:

— Чёрт, я подписку дал о неразглашении!

— Ваши корпоративные секреты мне, как собаке — здрасьте. Скажи только: в «Ошибке резидента»[119] Бекаса на детекторе лжи профессионально проверяют? Или там от балды? — мой московский приятель — фанат советской киноклассики, он должен клюнуть.

— Как тебе сказать? — киноман мнётся, ему и хочется, и колется. — Научный прогресс ушёл далеко вперёд…

Вчера так легко писалось. Зато сегодня час просидел, на выходе — пять строчек, и те какие-то кривозубые.

При том, что первая половина суток у меня — самый сенокос. Я теперь живу по расписанию кота. Разбудив меня в половине шестого, проследив, чтобы я занялся делом, оттрапезничав, совершив интимную гигиену, господин ложится досыпать. Персонального внимания он потребует ближе к полудню.

Я ставлю на паузу своё писательство и переключаюсь на чужое. Готовясь к работе над главной книгой, я усиленно начитываю воспоминания белогвардейцев. Добрался до воспоминаний дроздовца Кравченко.

«В ночь на 1 сентября из второго полка к красным перебежало несколько стрелков с офицером» — одного предложения оказывается достаточно, чтобы упустить нить повествования.

Уподобившись дятлу, я начинаю клевать в одну точку: Кравченко… Кравченко… Володя Кравченко… Штабс-капитан… Артиллерист… Как он выглядел? Высокий, улыбчивый… На подбородке ямочка… Где мы с ним пересекались?