Идеально другие. Художники о шестидесятых

После войны я переехал в Ленинград, где мой дядя был директором Гидрологического института. Когда мы переехали, я совсем этого не чувствовал. Остались люди, природа — а страны не осталось. Самое гениальное время в Питере — белые ночи, когда виден город, его великолепная архитектура, совершенно необыкновенное небо, а людей никаких нет. Ведь Петербург — имперский город, которому совершенно не соответствовало его советское население. Слава богу, там ничего нельзя было построить. В 49-м году я поступил в среднюю художественную школу при Академии художеств СССР. Я попал туда в разгар ждановской кампании, когда оттуда выгнали самых лучших преподавателей. Ребята, которые пришли раньше меня, вспоминали их как очень хороших учителей и культурных людей. А остались в лучшем случае середнячки, а в худшем — рабы, соцреалисты.

Но есть такое выражение: «Стены воспитывают». Настрой культуры предшествующего времени каким-то образом передавался. Само здание было Академией всегда, над входом Екатерина написала: «Свободным художествам». Была замечательная библиотека, масса книг по искусству была привезена после войны из Германии. Помню трехтомник Леонардо да Винчи, который за всю жизнь написал пятнадцать картин — немцы добросовестно издали со всеми его рисунками. Потом, рядом были Эрмитаж и Русский музей. В школе самым важным было окружение, несколько друзей из хороших, по-настоящему интеллигентных семей. Это была недобитая художественная среда. Близкие друзья были Миша Максимов и Гарик Ковенчук, внук Кульбина. У него я жил некоторое время, в доме были картины, старые книги. В таких квартирах и продолжалась культура. Потом я шел в букинистический магазин и из жалкой стипендии покупал журналы «Аполлон» и «Старые годы», которые стоили копейки. Крупнейшей ошибкой коммунистов было то, что они не запретили предшествующую культуру XIX века. Были Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский даже, которые сохраняли в людях национальный характер и воспитывали их. Ведь русская литература религиозна, и многие это воспринимали.

Серебряный век не был запрещен, раз можно было купить журналы у букинистов.

Можно, но кто туда после войны ходил! Интеллигенты, сколько их было? Тотального запрета не было, но говорить об этом не рекомендовалось. Запрещали больше писателей. Такого расцвета искусств, как в России в конце XIX — начале XX века, не было ни в одной другой стране. Но гения Врубеля никто нигде не знает, зато дохлый, высушенный стиль модерн знают все. А у Врубеля — колоссальный мир, удивительная живопись! Во всем этом было явное противоречие с тем, чему нас учили, точнее, вдалбливали. Детям четырнадцати лет задавали композицию «Сталин на Царицынском фронте» или «Ходоки у Ленина». Приходилось рисовать, но не очень хорошо получалось. Учились мы не развитию индивидуальности, а быть рабами, штукарями. Но жесткая школа рисования полезна в том смысле, что если человек что-то умеет, то потом может и другое делать как следует. Дальше была армия, где я прослужил три года. Пришли прямо на урок и вручили повестку, никуда было не деться.

Во время учебы в СХШ у меня короткое время любимый художник был Серов. Потом Врубель, «Мир искусства». Затем — Павел Кузнецов и Петр Уткин, замечательный, тончайший художник. Однажды я приехал из армии в Москву и увидел: выставка Павла Кузнецова. Захожу и вижу обычные пейзажи в первых залах, думаю, однофамилец, что ли? Иду дальше — нет, Павел Кузнецов, изумительная азиатская серия, просто он так исправился в советское время. Потом доучивался еще год и в 1958 году поступил в саму Академию, точнее, Институт имени Репина, откуда через два года был исключен «за формализм». Когда чего-то достигаю, я разучиваюсь это делать, просто не могу. Я окончил СХШ, когда уже научился прекрасно рисовать с натуры. А в Академии нужно было делать то же самое. Первый курс я еще рисовал, а потом мне это было уже настолько противно, что я стал рисовать плохо и получал плохие отметки. И просто мне это было уже не нужно.

После революции Академия была распущена, власть захватили футуристы. Через 10 лет реалисты вернулись, с приставкой «соц», а с ними век XIX и частично начало XX. Собственно коммунистическое искусство авангарда было начисто запрещено.