Идеальное несовершенство

– Сердце старого алкоголика может не сдюжить от такого.

– Ты лучше переоденься, а то и вправду выглядишь как последний бродяга.

На ней самой была уже надета свежая рубаха (темно-зеленый хлопок) и штаны (черные джинсы). Его внимание привлекли босые ноги.

– Ножки озябнут, – пробормотал он.

– Не оказалось моего размера. Но на тебя – было. Ну, ступай, переодевайся.

Он встал:

– И это вот заняло у тебя столько времени? Обыск шкафов Мойтля?

– Нет, Смауг сразу отобрал твой размер. Я приняла душ. И тебе советую.

Только сейчас он заметил разницу: волосы, зачесанные прямо на спину и плечи, почти сверкали в синеватом свете; кожа лица, декольте и предплечья – Анжелика высоко подкатала рукава – снова была гладкой и чистой.

– Ну, вперед, – она втиснула ему в руки новую одежду и подтолкнула вглубь колоннады. – Если до нас доберутся, то доберутся, ничего, что мы сделаем, этого не ускорит, не затормозит – но, по крайней мере, не будем мы вонять Франтишекум.

– И где эта ванная?

– Смауг тебя проводит. Вперед!

Он пошел за электрическим двувороном, оставив Анжелику подле челнока.

Ванная оказалась обширным комплексом бассейнов, душей, саун и прочих санитарных радостей разнообразнейшего предназначения и устройства.

Поспешно раздевшись, Замойский вскочил под первый попавшийся душ. Смауг добрался до гидравлики и, ориентируясь на крики Адама, изменял температуру и напор воды.

Потом оказалось, что он забыл о полотенцах. Пришлось шлепать за двувороном в камеру гигроскопии.

Возвращаясь за одеждой, уже сухой, он встретил над берегом болотистого бассейна кота. Тот был невелик, может еще не вырос, с однотонно-черной шерстью и блестящими, зелеными буркалами. Стоял неподвижно, с поднятым хвостом, и провожал Замойского гневным взглядом. Рандомизатор поведения дернул плечом Адама – кот зашипел и сбежал.

Переодевшись в выбранную Анжеликой одежду (белые штаны, белая рубаха, белый жилет, кожаные ботинки; рубаха была, кажется, шелковой), Замойский вернулся к челноку. Макферсон, похоже, за это время договорилась с Александром, поскольку на помосте Адам ее не застал – зато в черном борту корабля зияла овальная дыра, из которой било пурпурное сияние.

Формой корпуса челнок напоминал Замойскому морскую каракку: предназначенный для полетов в атмосфере, он тоже сводил к минимуму сопротивление среды. Правда, казался слишком асимметричным, с одной стороны уплощенным и заросшим рядами мачт, антенн, выпуклых вздутий. От носа до кормы было в нем добрых тридцать метров.

Двуворон, окунувшись в кровавое зарево внутри корабля, указал Замойскому дорогу в медиальный зал. Анжелика сидела там в одном из глубоких кресел, подвешенных к эластичным сетям семиорганической ткани. Окружали ее колонны синего света: голограммы внешнего вида.

Адам нырнул в соседнее кресло. Сеть принялась зарастать на его груди и бедрах.

– Что за черт —

– Верон утверждает, что выключить невозможно, это автоматическая противоперегрузка, – сказала Анжелика. – Погоди, пока вырастет над коленями.

– Верон?

– Сын Александра из этого челнока. Поздоровайся со стахсом Замойским, Верон.

– Добрый день, – произнесла из невидимых динамиков программа, управляющая кораблем.

– Привет, привет, – пробормотал Адам. – Мы уже можем отчалить?

– Жду разрешения от стахса Макферсон.

Замойский вопросительно взглянул на Анжелику.

– Сколько еще? – спросила она двуворона, который сидел на спинке кресла справа от нее и обеими клювами неистово чистил перья.

– Несколько минут, попррросил бы.

– Зачем ему эти несколько минут?

– Я подумала, что стоит прихватить с собой немного этого нано. Не думаешь? Смауг сейчас дотягивается внутрь «Катастрофы», я приказала открыть все люки.

Замойский нервно рассмеялся.

– Эта лодка зовется «Катастрофой»? Шутишь!

– Нет-нет! – ответила она со смехом. – «Катастрофа», клянусь! Тут есть еще «Мор» и «Холокост». Та, которой не хватает, звалась «Проказа». В этом весь Мойтль! Может, у тебя найдется какой-нибудь шнур или что-то вроде того?.. – она склонила голову, двумя руками собирая волосы на затылке. – Ненавижу невесомость.

Замойский кивнул на двуворона.

– Отклюй-ка кусочек.

Тот подскочил и откусил фрагмент одной из струн, на которых висело кресло Замойского, несколько дюймов. Анжелика, напевая себе под нос, перевязывала волосы этой органической лентой – с ее концов все еще стекала белая жидкость.

На одной из голограмм над головой Замойского цифровой хронометр отмерял время Порта. Адам мельком прикинул, в каком отношении это время находится к а-времени и к-времени; но на трех Клыках никаких серьезных мета-физических манипуляций, пожалуй, добиться не удастся…

Время. Время, в какой степени оно еще остается постоянной, прямой однонаправленной осью? Он крутил в голове гипотезы, касающиеся последних событий – их хронология постоянно путалась. Замойский не мог понять: когда именно Мешок с открафтированной Сюзереном системой Гекаты/Дрейфусса был Зацеплен на его пустышке? Экспедиция Мойтля, похищение Клыков Деформантов, вырывание фрагмента космоса – все это произошло, когда Замойский сидел в Фарстоне, под надзором СИ «Гнозис».