Иди ко Мне!

Слава Богу, уже хожу и копаюсь в огороде. Правда, сын запрещает мне работать и, опасаясь за моё здоровье, всё делает сам. Но когда он уходит в монастырь на послушание, я всё же иду прополоть клумбы и радуюсь бурным новостям весны — позавчера расцвели нарциссы, сегодня утром распустились крокусы. И уже неделю цветут роскошные голландские примулы — белые, розовые, лиловые.

Про Алису мы не вспоминаем. Что Алиса, если даже рядом с Христом был Иуда-предатель? Дело не в алисах или нынешних иудушках, а в незащищённости души перед злом.

Вспоминаю разговор со знакомым иеромонахом, в прошлом специалистом по компьютерам. Я призналась ему, что часами сижу в Интернете и буквально обжираюсь информацией.

— Зачем вам это? — спросил он.

— Кто владеет информацией, тот владеет миром, — процитировала я в ответ известную фразу Ротшильда.

А батюшка ответил мне словами Евангелия: „Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит? “ (Мф. 16, 26.) Иеромонах стал говорить о малодушии, а я подумала: это он о трусости, ведь малодушный человек — значит трусливый. Но иеромонах говорил об ином — на людей сегодня обрушивается буквально лавина информации, и человек уже настолько задавлен завалами этого дразнящего любопытство информационного мусора, что для духовной жизни не остаётся места, и еле жива его слабенькая душа. Малодушие — это духовная инвалидность, то есть маленькая беспомощная душа, уже не способная сопротивляться натиску зла.

Иеромонах говорил о наступлении эры малодушия, а я понимала: это про меня. Мы гордились образованностью нашей семьи и впихивали в Алёшу множество знаний. А душа моего сына оказалась беззащитной и не готовой к встрече с реальностью.

Бедные наши беззащитные дети! Недавно смотрела фильм про морских котиков, и меня поразила сцена, где старый самец-вожак избивает молоденького котика, прогоняя его с лежбища для брачных игр. Оказывается, до наступления зрелости молодым котикам запрещено появляться на лежбище для взрослых, ибо это, как пояснил диктор, срывает пружины инстинкта, а от преждевременного соития деградирует род. Даже морские котики защищают своих детей. А мы?»

Однажды Ксения Георгиевна сообщила, что в онкологической клинике в Германии умер Вадим Сергеевич, а позже мне переслали его предсмертное письмо:

«Хочу попрощаться. Или лучше сказать — до встречи в том будущем веке, где встанут рядом князи и нищие. Где обрящуся аз?

Вспоминаю, как после пасхального застолья в больнице вы благодарили меня за доставленную людям радость и растроганно сказали, что я добрый и щедрый человек. Не обольщайтесь! Хотя я и сам долго обольщался на свой счёт, пока не стал свидетелем одного случая в магазине.

Как раз перед отъездом в Германию я зашёл в магазин и засмотрелся на старую даму, явившуюся сюда определённо из прошлого века: старомодная шляпка, митенки и чулочки допотопного образца. По актёрской привычке я люблю наблюдать за людьми и подмечать детали, чтобы использовать их потом в работе. Дама радостно сообщила продавщице, что ей как ленинградской блокаднице увеличили пенсию, и теперь можно устроить пир. А для пира она купила пятьдесят граммов сыра, сто граммов карамелек, пачку чая и апельсин. А поскольку продавщица усиленно рекомендовала ей какие-то особенно вкусные сардельки, блокадница попросила взвесить ей килограмм, чтобы угостить и порадовать подружек. Когда же продавщица выбила чек, дама растерянно сказала, что таких больших денег у неё нет, и попросила взвесить всего две сардельки. Но и на этот раз не хватило нескольких рублей, и старушка долго и подслеповато пересчитывала мелочь, надеясь набрать нужную сумму.

— А ну, бабка, шевели колготками и не задерживай людей! — прикрикнул на неё стоявший сзади бритоголовый качок с золотой «голдой» на шее.

— Не смейте оскорблять блокадников! — вспылила молоденькая продавщица.

— Это ктой-то на меня тут пасть разевает? — угрожающе сказал ей качок и вдруг скомандовал: — Ложи обратно кило сарделек на весы, я за бабку сам заплачу!

Помню страдания старой дамы, готовой, кажется, провалиться от стыда сквозь землю, когда очень довольный собою качок крикнул ей на прощанье:

— Хавай, бабка, от пуза и вспоминай мою щедрость!

Нет, я никогда не надену на шею «голду» толщиною в собачью цепь, но в самодовольном качке из магазина я узнал вдруг себя, и нахлынули воспоминания о съёмках в нищей российской деревне. Там был величественный старинный храм с прохудившейся крышей и облупленными стенами. До сих пор не понимаю, на что жила семья священника с четырьмя детьми, ибо приход был очень бедный, а вокруг одни старухи, сами нуждающиеся в помощи. Правда, батюшка с матушкой уверяли меня, что Господь не оставляет их Своею милостью: у них отлично несутся три курочки, а к зиме накопали много картошки. И когда я пожертвовал деньги на ремонт кровли, батюшка от радости обнял меня, а матушка поклонилась благодетелю в ножки и пригласила на обед. Им так хотелось отблагодарить меня, что на обед зажарили одну из трёх курочек, а матушка заняла у соседки банку сметаны и творог.