Иди ко Мне!

— Да ведь пятнадцатого числа мы величаем Державную!

Позже, когда в Москве сносили нашу пятиэтажку, нашу семью переселили в новую квартиру под номером пятнадцать. И у моего теперешнего дома у стен монастыря — тоже номер пятнадцать. Совпадение это или нечто большее, не берусь судить. Но вот то, что я знаю точно, — Божия Матерь не дала мне купить непригодный для жизни дом.

Много чудес было в моей жизни, и больше всего тех, когда Господь и Божия Матерь уберегали меня от опрометчивых и опасных поступков. Через священников остерегали. И однажды отец Георгий сказал: «Вот, бывает, ребёночек упадёт в грязную лужу, испачкается, а Божия Матерь пожалеет и вымоет его. Но ведь есть такие взрослые детки, которые сами лезут непонятно куда». Отец Георгий смотрит ласково и улыбается, но всё понятно — это про меня. Простите меня, батюшка.

Две свечи

— Моя мама Устинья Демьяновна Гайдукова умерла в девяносто лет, — рассказывает её дочь Людмила Гайдукова. — И сколько же горя ей пришлось пережить! Ушёл на войну и не вернулся наш папа. Мама одна поднимала пятерых детей. А пятого ребёнка, сестрёнку Валечку, мама родила прямо в окопе. Немцы тогда бомбили Козельск, а мама вырыла окопы в огороде и пряталась там вместе с детьми.

Наши отступали, а немцы уже входили в Козельск. Снаряды рвутся, и стрельба такая, что мы не высовывались из окопов. Вдруг видим — мимо нашего дома быстро идут солдаты с командиром. Немцы уже им в спину стреляют, а укрыться негде. И тогда они подожгли наш дом. Мама даже из окопа вылезла и говорит командиру:

— Что ж вы сами уходите да ещё наш дом подожгли?

— Где твой муж? — спрашивает командир.

— На фронте.

— Прости нас, мать, — говорит, — ни одного патрона в винтовках не осталось. Может, за дымом пожара укроемся, и хоть кто-то из солдатиков спасётся.

— Раз речь идёт о спасении людей, — сказала мама, — пусть горит мой дом, как свеча. Спаси, Господи, воинов!

Дым пожара укрыл командира с солдатами, и они успели скрыться в лесу. А папа, как узнали мы после Победы, был убит под Ленинградом в 1941 году. И особенно мама жалела, что он так и не увидел свою младшую дочку Валечку.

В конце войны вернулся из лагерей наш оптинский батюшка — отец Рафаил (Шейченко). Худющий как тень — одни глаза на лице. Встретил маму и говорит радостно: «Мы свои у Господа, Устинья, свои!» Строгий был батюшка, но справедливый и всегда говорил правду в глаза: здесь ты права, а вот здесь — нет. Только вернулся он ненадолго — в 1949 году его опять посадили на десять лет. Он написал после ареста: «Это последний аккорд хвалы моей Богу. А Ему слава за всё, за всё!»

И мама всегда благодарила Бога. Хотя за что, казалось бы, благодарить? Жили бедно и в тесноте. Комнатка десять квадратных метров, а нас в ней восемь человек. Мы детьми вместе с мамой поперёк кровати спали. Трудно жили. А мама своё: «Слава Богу за всё!»

Мощи преподобноисповедника Рафаила (Шейченко) сейчас покоятся в Преображенском храме Оптиной пустыни. Он был, действительно, своим у Бога, как и своей была для него раба Божия Устинья, сказавшая однажды: «Пусть горит мой дом, как свеча. Спаси, Господи, воинов!»

* * *

У архиепископа Иоанна (Шаховского) — в миру князя Дмитрия Алексеевича Шаховского — есть рассказ про горящий дом. Но здесь необходимы предварительные пояснения.

В 1932 году архиепископа Иоанна, ещё иеромонаха в ту пору, назначили настоятелем Свято Владимирского храма в Берлине. И там ему было дано пережить весь ужас войны. В своей книге «Город в огне» он пишет: «На город со зловещим гудением шли волнами тысячи бомбардировщиков. Ночью налетали англичане, днём — американцы... Зарево горевших домов и улиц смывало с лиц людей чувство всякой их собственной весомости и значимости... Это было огненное очищение людей».

Во время первых налётов, замечает архиепископ, немцы вели себя весело и непринуждённо. В бомбоубежища они спускались с музыкальными инструментами и бутылками выпивки. А потом менялись лица людей. Кто-то, лишившись имущества, с ненавистью проклинал вся и всех, и огонь пожаров претворялся для него в огонь гееннский. Но для многих открывалась иная истина — мы заботимся о земном, а Господь о спасении наших душ. Мы живём в «хижинах», которые однажды разрушатся (см 2 Кор. 5, 1.), и Господь, лишая нас земных подпорок, уготовляет душу для вечности.

В ночь с 22 на 23 ноября 1943 года у отца Иоанна, как и у многих его прихожан, сгорело жилище. И он рассказывал в проповеди о некоем человеке, но, похоже, лично о себе: «У одного человека сгорел дом. Его при этом не было. Когда он подошёл к своему дому, то увидел, что его дом горит и сгорает. Но он увидел не только дом. Он увидел, что большая свеча этого мира горит пред Лицем Божиим. И человек поднял своё лицо к небу и сказал: „Господи, прими свечу мою. Твоя от Твоих — Тебе!“ И — тихо стало на сердце человека». И далее: «Горят города бескрайних просторов земли, море огня поднимается к небу. Господи, да будет это свечой, Тебе возжжённой, в покаяние за беззакония наши».