Иди ко Мне!

Словом, жизнь есть жизнь, и, вероятно, у каждого есть свои «индюшки», от которых одно огорчение. Вот и у меня после того, как мне благословили купить дом возле Оптиной пустыни, начались своего рода мытарства. Всю осень я настойчиво искала дом. В дождь и в слякоть часами ходила по улицам, читала объявления, расспрашивала людей, а потом в унынии возвращалась в Москву. Зимой стало ещё хуже. Однажды в крещенские морозы я забрела на окраину Козельска и так отчаянно промёрзла, что, не выдержав, постучалась в ближайший дом и попросила пустить погреться.

— Кто же в лёгкой обуви по морозу ходит? — захлопотала хозяйка Валентина Ивановна. — Вот тебе валенки, переобуйся немедленно. И чайку горячего, сейчас же чайку!

За чаем Валентина Ивановна рассказала, что после смерти матери она вместе с братом унаследовала её дом. И после вступления в наследство — этой весной, 15 марта, — они будут продавать его. Тут мне стало даже жарко от радости: ведь

15 марта — это праздник в честь «Державной» иконы Божией Матери! Вот он, «знак», свидетельство о милости Царицы Небесной.

С деревенской простотой мы разрешили дело в тот же день: я отдала хозяевам деньги за дом, и они мне вручили ключи от него. А бумаги — дело десятое, оформим потом. И я начала обживать этот дом. Еду из Москвы и обязательно везу туда что-нибудь — шторы, скатерти, посуду.

— Зачем вы вещи в этот дом возите? — спросил меня однажды отец Георгий. — Вы его не купите. Да и дом ненадёжный, там одна стена потом начнёт заваливаться.

«Но какой может быть ненадёжный дом, — не поверила я, — если это — милость Царицы Небесной?!» Батюшка слушал мои восторженные речи, улыбался и почему-то говорил:

— Какой нам нужен дом? Маленький, тёпленький.

15 марта, в день празднования «Державной» иконы Божией Матери, двое наследников и я уже сидели в сельсовете. Секретарь деловито печатала договор о покупке дома, а я торжествовала в душе: ну что, батюшка, кто из нас прав — вы или я? Договор был почти напечатан, когда в кабинет влетела девица и зашептала секретарю на ухо, что в магазин завезли нечто, короче, дефицит.

— Меня срочно вызывают в мэрию, — ринулась к дверям секретарь. — Приходите после обеда.

Томиться на крыльце сельсовета ещё несколько часов не имело смысла, и мы отправились домой. Идём, а навстречу нам бежит запыхавшаяся Зоя, дочка Валентины Ивановны, и ещё издали кричит:

— Вы уже продали дом?

— Не успели пока. После обеда оформим.

А Зоя едва не танцует от радости, рассказывая, что к ним сейчас приходил «миллионщик» и предложил купить дом почти за миллион.

Позже схиархимандрит Илий (Ноздрин) сказал, что это бес приходил в обличье миллионера, чтобы обольстить людей, а только больше он не появится. Тем не менее обольщение состоялось. Валентина Ивановна вышвырнула в окно мою сумку с деньгами за дом, а её брат предал анафеме Москву, москвичей и меня.

От обиды хотелось плакать, но тут незнакомая женщина участливо сказала: «У нас ещё Мария дом продаёт. Пойдёмте, провожу вас к ней». В тот же день мы сговорились с Марией, и вскоре я купила тот самый дом, каким его описывал отец Георгии: маленький, тепленький. Очень теплый! И мы блаженствовали в нём зимой.

А бедная Валентина Ивановна ещё два месяца нервно дежурила у окон и ждала «миллионщика». Со мной она тогда не здоровалась и лишь много позже пожаловалась при встрече: «Уже год, как дом не могу продать. Я даже цену снизила — дешевле некуда, а покупателей нет и нет!»

Только через полтора года этот уже заметно подешевевший дом купил старенький больной игумен Пётр (Барабан), узник Христов, потерявший здоровье в лагерях, где он сидел за верность

Господу нашему Иисусу Христу. Старый священник был опытным хозяйственником и сразу увидел дефекты купленного дома. Но где взять деньги на покупку дома получше, если батюшка жил на нищенскую пенсию и по-монашески отвергал приношения прихожан? Первое время отец Пётр надеялся подремонтировать дом, но вскоре выяснилось — дом не подлежит ремонту. За пленившими меня нарядными обоями скрывались трухлявые брёвна, уже настолько изъеденные шашелем, что надави на бревно — и останется вмятина. А потом одна стена с торца накренилась и на полметра отошла от сруба, через образовавшуюся дыру в дожди лило так, что не успевали подставлять тазы. А зимой в доме стоял такой леденящий холод, что даже при жарко натопленной печке батюшка не снимал с себя овчинного тулупа. Отец Пётр тогда тяжело заболел. И многочисленные духовные чада игумена наконец-то догадались купить тёплый дом больному священнику. Правда, игумен-исповедник и тут не изменил монашеским обетам нестяжания и переписал дом на храм Святого Духа, где он служил перед смертью.

Одно время я келейничала у отца Петра. И однажды проговорилась, что в тот памятный праздник «Державной» иконы Божией Матери я так ждала утешения от Царицы Небесной, а вместо этого — скандал и осадок в душе.

— Но ведь вам было дано утешение, — удивился отец Пётр. — В тот день вы нашли хороший дом, и номер у вашего дома — пятнадцать.

— При чём здесь пятнадцать? — не поняла я.