Идиллии

Та встрепенулась, быстро сорвала два колоска. Не успел Бойко окликнуть ее еще раз, как она нагнулась, схватила свою одежду и скрылась за холмом.

…Колдовством решила перенести братнин урожай на свою ниву! В ушах Бойко вновь зазвучали голоса спорящих.

— Пусть их делают, что хотят! — пробормотал он и, махнув рукой, дернул за поводки.

День клонился к вечеру, когда он перевалил через горы, и его повеселевшим глазам открылась широкая равнина Ромыни. На полях, по пояс человеку, золотились спелые хлеба, тяжелые колосья клонились к земле. Не сегодня — завтра начнется жатва… Товарищи будто знали, что Бойко едет за ними, и ехали медленно. В полдень они дотащились до Тунджи, распрягли буйволов, — те тотчас же улеглись в лужи — и, передохнув, не спеша поехали дальше. Бойко не останавливался на обед, и под вечер, когда возчики остановились на ночлег и стали заворачивать возы, чтобы поставить их в кружок, он настиг обоз.

Товарищи встретили его радостными восклицаниями.

— Здорово же ты гнал!

— Успел-таки к ужину!.. — Они выпрягли буйволов и принялись собирать хворост для костра.

Последние пыльные лучи вечерней зари погасли за плешивыми вершинами Средна-Горы. Перед возчиками темнело поле, безмолвное и глухое: ни дымка — признака жилья, ни деревца вокруг. Лишь у дороги журчит река, да кое-где над ней склоняются ивы. Не успели возчики воротиться с охапками хвороста, как в небесах, словно рой светлячков, замерцали звезды и теплая летняя ночь опустилась на равнину.

Посреди стана взвился тонкий столб дыма. К нему, перешагивая через дышла поставленных в круг возов, потянулись люди — этот хворост для костра несет, тот сполоснутый горшок для бобовой похлебки, а кое-кто — и Бойко в том числе — пойманных в реке усачей и раков, чтобы испечь их на угольях. Затрещали сучья, все уселись вокруг костра, их колеблющиеся тени разбросало по грядкам и колесам телег.

— Вот костер, так костер! — Бойко вскочил и на радостях протянул руки к высоким языкам пламени.

— Бойко хлебом не корми, только дай ночевать в поле! — с улыбкой сказал возчик, который был за старшего, отодвигаясь от начинающего припекать костра.

— Так оно и есть! — сказал Бойко, стряхнув с себя груз свар и перебранок, заставивших его покинуть отчий дом. — Вся жизнь пройдет в дороге!

— Поживем — увидим…

— Не зарекайся, брат, как бы мы завтра не потеряли тебя в Стырмене… Тамошние девушки многим загорцам крылышки подрезали. Вот и ты, гляжу, стоит нам остановиться, норовишь податься на гулянки да на посиделки… Эта самая, как ее… Койна, что ли, обротает тебя, как пить дать, обротает…

— Это ты про какую Койну говоришь? — возчики переглянулись и наперебой стали подначивать парня. Так продолжалось весь вечер, пока не съели всю рыбу и не уплели бобовую похлебку.

Шутки и смех смолкли лишь после того, как сонные огоньки спрятались под подернутыми пеплом углями костра. Возчики один за другим стали располагаться на ночлег; Бойко тоже растянулся в сторонке под новой буркой. Ему не спалось, он долго прислушивался к стрекоту кузнечиков, оглашавшему поле.

«Как бы и впрямь не остаться в Стырмене, всякое бывает!» — подумал он с опаской, что, впрочем, не помешало ему предаваться заветным мечтам. Завтра к вечеру заиграет он на своей свирели и отправится на у посиделки видать ее. Какой у нее застенчивый взгляд из-под густых бровей, какая добрая улыбка трепещет на устах… А может и такое случиться, что они останутся наедине и выскажут словами все, о чем переговаривались взглядами…

Убаюканный мечтами, он не заметил, как уснул.

Однако на следующий вечер, когда мечта заветная стала былью, когда заглох в темноте смех соседских девушек и они с Койной остались одни в густой тени развесистых деревьев, Бойко, не говоря ни слова, опустил голову.

Таков уж он был! Наедине с самим собой все обдумает, все у него ладно получается, а как увидит ее — слова клещами не вытянешь.

Глядя на него, и Койна робеет, что сказать, не знает. К тому же чужак он, появится со своей свирелью, и нет его — только парней деревенских озлит… Только и было, что Койна с ним у колодца встретилась разок, да ее отец как-то зазвал заезжего молодца домой — игру его послушать, но с той поры досужие языки не оставляли их в покое.

— Вот я уже и дома, — сказала Койна, остановившись у высоких ворот.

За воротами белел широкий двор деда Добри.

— Как, ты уже уходишь? — Возчик наконец-то поднял потупленную голову. — Ну, будь здорова. Кланяйся деду Добри, я на обратном пути, может, опять загляну.

Видно, хотелось им еще что-то сказать друг другу, но они только обменялись взглядами, так и не найдя подходящих слов.

— И ты будь здоров, — шепнула Койна уже у калитки и, оглянувшись, добавила: — Непременно загляни… не слушай, что болтают наши парни на посиделках…

Тяжелая калитка захлопнулась, и легкие шаги девушки заглохли в объятом тишиной дворе. Бойко зашагал к реке, где расположился на ночлег его обоз.