Иду на вы (СИ)

Однако, и те из людского рода, кто внял заветом Богов, не все из лесу ушли. Древляне, вот, к примеру. А, почто уходить? Чего от добра добра искать? Полесье зверем богато хоть пушным, хоть тем что в котёл годен. Оттого у древлян, почитай, всяк малец, едва от мамкиной груди оторвётся, а уж гляди-ка - охотник. Поначалу на зайца силки ставит, после птицу стрелой бьёт, затем косулю, ну а там уж и зубра брать изловчится, а то и тура - ярого лесного быка.

Девки с бабами, понятно, охотою не промышляют. Зверя бить - не бабье дело, но рыбу удят. В лез же ходят за грибами да ягодами, травами да кореньями. Однако, в одиночку девке, да и молодой жене в лес носа казать не след. Скопом разве, а лучше с мужем. Леший - лесной владыка, даром, что сам страхолюдина, но уж больно до красных девок охоч! Оно и понятно, женой-то у него кикимора - телом кособока, ликом крива а норовом сварлива. Как при такой на чужих жён не заглядываться? Но, девкам с бабами от того не легче. И не счесть скольких уж лешак в чащу увёл. С тех пор никто более их живыми не видал, да и костей не находил.

А, не только девку, но и зрелого мужа может леший по лесу поводить, коли тот ему уважения не выкажет. Кичлив да обидчив. Так и случается, что иной охотник полвека из лесу не вылезает, да возьмёт вдруг и заплутает в двух шагах от тропы, что ведёт к родному погосту. Уж кажись сколь раз ходил ею, ан нет, не сыскать пути. То, значит, леший его морочит. Сам же сидит рядом да посмеивается - совою ухает. Лик его и тулово всё корою покрыто. Бородою зелёною обмотается, глянешь - пень замшелый, рядом пройдёшь - не заметишь, коли он сам того не захочет. Так и станешь плутать, покуда лесной хозяин вдоволь натешится. Что тут делать? Хлебом да брагою, коли сыщется, уважить лесовика, повиниться перед ним - может и смилостивится.

Но всё ж, как не велика власть его в пуще, а сыщутся в Полесье такие места, куда и сам леший без спросу не вхож. Охотные люди о них ведают и стороной обходят. Разве кто по юности да неразумности сунется, и тут уж как ему свезёт - может проплутать сколько-то, а может и вовсе сгинуть без следа. От божьей воли только зависит, потому как места те оттого заветные, что жрецы там с Богами говорят. И, хоть ни охотнику простому, ни общиннику туда хода нет, но сказывают, будто иной раз да и забредёт кто-то на такую поляну. А там - диво! - и в дождь, и в пургу, и в лютую стужу тепло да ясно. Вся поляна земляникою душистой усеяна, а посереди вкруг идолы Богов стоят, и первый средь них - идол Велеса[96]. Из целого ствола рублен, корнями в землю уходит. Велес - жрецам покровитель, а лешие с водяными и домовые с овинниками у него в услужении.

Князь со старейшинами рода-племени на капища зван бывает, дабы там, принеся Богам жертвы, испросить у них совета и помощи. Волю же свою Боги устами волхвов рекут, потому, коль случается, что не находят меж собою согласия князь и старейшины, волхвы только их спор уладить и могут.

Ныне же, не с одними старейшинами, но и с воеводами, и с дружиною, что во всякое время князю верна, случилась у Мала размолвка. В такую пору без слова жрецов никак не обойтись. Правда, покинуть осаждённый полянами Искоростень Мал не решился, но не беда - волхвы сами в стольный град пожаловали. А, уж как прошли под носом у киевлян, то лишь им самим ведомо. Должно, отвели как-то очи ворогам.

Впрочем, войско Ольги, не столь и великое, не смогло охватить Искоростень единым кольцом, потому Свенальд сумел лишь выслать окрест свои дозоры, а промеж них любой опытный древлянин-охотник проскользнёт, чего уж говорить о волхвах. Тем паче, пришли жрецы малым числом - всего двое: Богумир да Уветич. Третий же, и первый среди них, Перуновых жрецов - Древослав, жил при княжем дворе во всякое время. И, не случайно. В стольном граде не то что в лесной пуще, здесь княжья власть, а Перун - покровитель князю и дружине его. Потому, на широком, мощённом еловыми плахами дворе подле княжего терема, где ныне Мал собирал совет, один лишь Перунов идол и стоял.

Был он не резан, не струган, но топором рублен грубо и на первый взор неказисто, однако неведомый умелец этак изловчился вырубить суровый лик, что приглядевшись к нему, всякого охватывал трепет перед грозным Богом.

Идол стоял здесь ещё от пращуров, как и на четверть вросший в землю жертвенный камень. Сказывали, будто тогдашний жрец сам отыскал огромный красный валун в болотах, откуда его и тянули на княжий двор волоком, подкладывая брёвна. С валуна стесали верхушку и выдолбили округлую, наподобие чаши, выемку для крови, покатые же бока иссекли чудными сокровенными резами. Смысл их в прежние времена разумели все пращуры, ныне же лишь волхвы.