Иду на вы (СИ)

-Может после придётся, но не теперь. Ныне Мал нам не опасен. Хельга люба ему и князь не станет говорить о тои, что ему ведомо про гибель Ингвара. К тому ж, мыслю, и Хельге он по сердцу. Когда-нибудь это может нам сгодиться, а пока довольно и того, что мы проведали где Мал станет хорониться.

-Пожалуй так,-согласился горбун.-Тем паче, изведи мы теперь Мала, от Хельги не укроется кто виновен в его гибели. Не стоит понапрасну дразнить росомаху.

-Верно,-Свенальд несильно хлопнул ладонью по столу.-Скоро уже рассветёт. Давай-ка поспим сколь выйдет.

* * *

Долог ли век людской? Спроси о том человека, и во всякую пору живота своего ответит он по-иному. "Так долог, что и конца не видать!" - скажет в юности. "Короток, ох короток!" - вымолвит, будучи зрелым. А состарившись посетует: "Да, ведь я и не жил, почитай, вовсе!". Но, это ежели доживёт до старости. Слишком многие уходят мысля, что жить им вечно. Звери лютые, хвори да поветрия косят людской род. Но, пущё прочего, сами же люди. Они не одних себя истребляют. Зверей диких на прокорм, да на одёжку бьют. Деревья жгут - какие сразу в очагах, а из каких сперва жильё себе сложат. Но после, всё едино сожгут. Деревья, однако, на них не гневятся. Почто? На земле, золою удобренной, скоро вырастут берёзки - белые, как омытые дождями людские кости. Вот правда, и люди всякий раз стремятся воротиться на пепелище. Отчего так? Деревья ведают отчего. Должно быть корни не пускают их от тех мест.

Деревья о многом ведают, да молчат. Мудрые. Потому, видать и век их, не в пример людскому, воистину долог. А люди...

Мал сумел-таки уберечь сородичей от истребления да разора. Не всех. Многих потерял, а с ними вместе и само княжество, но оставшимся дал мир и достаток. Любви Ольги искал, безумный. Нашёл. Битым, да полонённым. О том ли ему мечталось? Нет, не о том.

Ольга покорила древлян, получила земли их да укрепила власть Киева. Не о себе пеклась. О сыне Святославе Игоревиче от рода Рюрика. Всего добилась, лишив и чести и владений того единственного, кого за всю свою жизнь только и полюбила. А в памяти людской осталась кровопийцей. Лютой да коварной. Того ли желала? Нет, не того.

Свенальд разбил древлянское войско. Стяжал ратную славу. Взял добычу и полон. Однако, желанных земель древлянских, а с ними богатства и неподвластия не поимел. О том ли чаял честолюбивый ярл? Нет, не о том.

Кто ж победил?

Деревьям нет до того дела. Не единожды бывало, что под их ветвями ступала по земле закованная в железо вереница ратников. Воронью да лисицам на радость. И впредь так случаться станет. Пусть. Деревья стояли здесь до людей. Останутся и после них. Древнее и мудрее чащоб Полесья только Боги. А им тоже нет дела до людских игрищ.

ЭПИЛОГ

Княжий двор в Киеве столь велик, что одних амбаров да погребов, бань да конюшен поболе будет чем в иной весе изб. А уж в хоромах середь сеней да клетей, горниц да гридниц, повалуш да ложниц[118], термов да подклетей сторонний без провожатого и вовсе заплутает. Хотя, кто ж стороннего в хоромы допустит?!

Добрыня на княжем дворе сторонним не был с тех пор, как Ольга призвала его, мальца ещё, вместе с сестрою Малушей из Любеча в стольный Киев. Не отроком в дружине служить призвала, но холопом на конюшне.

Отец Добрыни - прежде гордый да непокорный древлянский князь Мал, а ныне простой посадский Малк Любчанин - перед разлукою наставлял сына.

Пуще прочего велел сестру беречь. Она, хоть летами юна, но красою девичьей скоро уж, будто ягодка спелая, нальётся. Да, умом-то не скоро - девка, ведь. Ему, Добрыне, покуда та мужнею женой не станет, за неё ответствовать.

Ещё остерёг Мал Добрыню, чтобы норов свой в узде держал. Речей напрасных не вёл, а боле слушал да слушался. К чему ни приставят, всему учился, поелику всякое умение - впрок. Про племя своё, да род во всякий день живота помнил, однако никому не сказывал - кому есть в том нужда, те и так ведают, а прочим оно и не надобно. Присоветовал, даже, зваться наперёд не Маловичем, а Нискиничем[119]. Нискиня - имя хоть с отчим и схожее, а слышится по-иному. Поди догадайся!

На том и расстались. Вести от отца Добрыня получал, но повидаться уж не случилось.

Холопская доля и сыну холопа в тягость, а уж княжичу-то вовсе невыносима.

Добрыню, правда, из прочей младшей челяди не выделяли. Милостями обласкан не был, но и по загривку доставалось не чаще иных.

А княжич, меж тем, заветов отчих не позабыл. Приставленный за лошадьми ходить, не отлынивал навоз выгребать, да коней скрести. Спины ниже потребного ни перед кем не гнул, но и не дерзил. Старших почитал, с ровней был приветлив.

Ключники, на него глядя, дивились - холоп, а вежеству обучен, словно знатный! И отроки из младшей дружины заприметили смышлёного конюха. Забавы ради стали учить его рогатине да мечу. Сперва из дуба струганному, а после и железом в потешном бою с Добрыней позвенеть не гнушались. С луком же, он ловчее многих управлялся.