-Я не боюсь, что тебя обвинят в бесчестье. Я боюсь, что ты сам уронишь свою честь, когда вооружённый лишь двумя деревянными палками поколотит того, в чьих руках сталь.
-Почему ты не веришь в меня, ворчун? Не ты ли учил меня побеждать?
-Я учил тебя побеждать, выживая. А, для этого не стоит выбирать в противники того, кто сильнее тебя.
Ульф зло рассмеялся в ответ.
-Как же тогда победишь, если станешь бегать от битвы? Брось! Я пойду и отрежу уши старому Асмульду.
Молодой воин снял ножны и передал меч Спегги.
-Подержи его. Ты увидишь, что недаром учил меню топору.
Выходя из строя, Ульф перехватил поудобнее секиру, и звонко ударил обухом в умбон[41] переброшенного на руку щита. Сделав шаг, обернулся.
-Асмульд хороший воин. Жаль, что он не наш! Сегодня Небесный Чертог[42] встретил бы ещё одного героя.
Спегги дотронулся рукой до изуродованной щеки.
-Я уже умирал, юный Ульф Свенальдсон,-тихо прошептал он вслед воину.-Умирал, в битве, с мечом в руке... Нет там Радужного моста[43], и валькирии тебя не встречают. Ничего там нет...
Ульф его не услыхал.
Осмуд на звон бронзы обернулся не вдруг. Ссадил княжича с плеча, да легонько подтолкнул его прочь из круга, а после уж, перехватив палки, что держал досель под мышкой, глянул на нового охочего до ратных забав. Глянул и понял - не будет забавы. Любой бы понял, доведись ему прежде ратиться хоть в жаркой сече, хоть в поединке. По тому понял, как ступает супротивник, как оружие держит, а паче иного - по глазам его.
Стылыми, как льдинки, очами Свенальдова сына, из-за кованой личины на Осмуда глядела сама Мара-погибель[44].
Сколь юных воинов, встретив такой взгляд, уж не пережили первой своей битвы. Страх разит первее да вернее меча. Железо язвит только тело воина, страх же - самый дух его.
Осмуд, однако, давно играл в гляделки с навьей Богиней, будто парень с девкою. Оттого, яростью супротивника не смутился, а и осторожностью не побрезговал. Ранее видал его в бою - словно пардус[45] силён да ловок был молодой Свенальдович.
Не дойдя до Осмуда шагов трёх, нурман оскалился по-волчьи и прыгнул воздевая топор, да так и не занеся его для удара, лукаво выбросил руку вперёд, метя в чело. Будь на месте Осмуда кто иной, тут бы и попался, не ожидая, что тяжёлым топором станут его колоть, как кинжалом. Да, и Осмуд бы попался, кабы не видал прежде такой уловки у горбатого Спегги. Боронясь, всякий захочет отбить щитом рубящий удар, либо поймать своим оружием топорище ворога, ну и получит от него обухом в лоб. Убитому от того не быть, но ошеломят уж точно. Всем бы хороша уловка, да всё ж редко её повстречаешь. Дабы скоро кольнуть секирой, и сноровка надобна, и дюжая сила. Свенальдович был и сноровист, и силён, потому Осмуд, хоть и не подставил чело, но извернуться едва успел.
Успеть-то успел, а вот рубануть в ответ по деснице, и тем обезоружить супротивника, не случилось. Берёзовый черен лишь вскользь прошёлся по древку. Второй удар, по вые, тоже пропал впустую - нурман отбил палку щитом и отступил на пару шагов.
Замерли недвижно поединщики, будто каменные бабы, что стоят в Степи от века. Затаили дыхание княжьи да свенальдовы ратники. Святослав-непоседа и тот притих.
Свенальдович, охватив запястье темляком и едва придерживая за край длинного топорища опущенную долу секиру, настороженно наблюдал за Осмудом. Знал, что старый вой не прост, но всё-таки понадеялся на хитрость, желая одержать верх скоро и славно - первым же ударом вышибить дух, а со второго вовсе зарубить ненавистного руса. Не вышло. Теперь вся надежда на молодость да удаль. Опыта, как ни глянь, у Осмуда куда как поболее, и крепок он не по летам, но Свенальдов сын всё одно крепче. И, в ратном деле умел. К тому ж, у Осмуда-то ныне шестой бой, а Свенальдович свеж. Не допустить бы оплошности, а там глядишь, измотает русина долгим поединком, да уж как-нибудь изловчится на один удар. А, второго и не потребуется. Рано править труса, боги улыбаются смелым!
Вот только, не по нраву было глядеть на то, что творил теперь Осмуд. Слыхал Свенальдович прежде про такое, а разок и видал. В битве под Искоростенем, когда древлянское ополчение упрямо лезло на тяжёлые нурманские копья. Не было в их глазах безумства берсерков, а одно лишь небрежение к животу своему. Они разумно шли на гибель и едва не одержали тогда верх.
А, бывало, что и одерживали. Свенальд рассказывал сыну, как в былые времена, воины князя Буса[46], вот так же скинув вместе с рубахами всякий страх, пешими обращали в бегство закованных в бронь катафрактариев[47]. И, как выходил, бывало, древний ант с двумя лишь ножами на тяжёлого царьградского воина-скутата[48]. И, побеждал.
Меж тем Осмуд, словно бы и не замечая готового к смертельному броску ворога, свёл пред собою палки крестом и неспешно воздел их к небу. Распрямил плечи купая иссеченное в битвах тело в утренних лучах, наполняя его ярой силушкой. Голову откинул, да так и застыл.