Игнатий Лойола

По словам свидетелей, еще в Барселоне друзья весьма рекомендовали Иньиго «Оружие христианского воина», решив, что по духу оно окажется близким суровому проповеднику. В самом деле, многие положения этой книги как будто повторяли слова и мысли Лойолы, но на ином, более глубоком уровне. Это как раз неудивительно: слишком велика разница между профессором богословия Кембриджского университета и бывшим солдатом, едва освоившим латынь, а всю свою богословскую мудрость почерпнувшим из опыта паломнической жизни, откровений и нескольких прочитанных житий. Интересно другое: едва начав читать книгу Эразма, Иньиго быстро и решительно отложил ее. Объяснил он свое отторжение просто: этот опус охлаждает его набожность. То есть при своей тогдашней необразованности Лойола смог различить враждебную ему гуманистическую философию с первых строк, несмотря на некоторую общность свою с Эразмом. Это поступок наглядно показывает его характер, самобытный и крайне упрямый. Поставить своей целью восполнение пробелов в образовании — и отказаться прочитать текст того, к кому самые передовые люди относились с большим воодушевлением! Даже архиепископ Толедо, дон Альфонсо де Фонсека, в те годы считался открытым сторонником гуманистического движения.

Да, Лойола имел взгляды, далекие от тогдашней «актуальности». Со своими рыцарскими идеалами он выглядел в университетской среде по меньшей мере странно, и тем не менее именно среди студентов он находил самых верных последователей.

Университеты в Европе начала XVI века были совершенно уникальным местом. С самого начала своего существования они пользовались небывалой свободой, например правом на издание собственных законов, касавшихся распорядка и проведения экзаменов, приема новых членов, оплаты профессуры. Существовала и особая юрисдикция: студенты Парижского университета, например, не подлежали обычному городскому суду, а только суду ректора или прево (королевского наместника). Впрочем, студиозуса Вийона это не спасло от виселицы.

Выборность властей приводила к руководству только заведомо авторитетных людей. Обычно ученые мужи зарабатывали себе имя на диспутах, которые служили превосходной научной школой. Диспутировали открыто, любой желающий мог стать слушателем, а то и оппонентом, если, конечно, на это хватало сил и знаний. Да и преподавание по большей части сводилось к диспутированию. В постоянных диспутах сходились и студенты, и преподаватели. Спорили, подкрепляя свое мнение убедительно подобранными цитатами из авторитетных источников. Культуре ведения диалога студентов обучали еще на первой ступени: частенько для тренировки целую группу заставляли аргументированно доказать некое положение, а потом полностью его оспорить. Авторитет авторитетом — но каждую высказанную мысль полагалось доказать. Согласитесь, такая картина довольно плохо вяжется с нашими представлениями о мрачном, авторитарном и косном Средневековье.

Первая ступень университетского образования составляла тривиум — грамматику, логику и риторику, включавшую в себя основы юриспруденции и делопроизводство. После освоения этого начального курса переходили к более серьезным наукам, составлявшим квадривиум, — арифметике, геометрии (включающей географию и космографию), астрономии и музыке. Последнюю изучали не как прикладное искусство владения тем или иным музыкальным инструментом, но как точную науку о гармонии звуковысотных рядов. Особо привилегированные университеты имели право добавить к тривиуму и квадривиуму изучение теологии и медицины.

С годами разные университеты приобретали собственную специализацию: Парижский университет славился кафедрой теологии, в Саламанке углубленно изучали медицину, в Оксфорде — естественные науки. Студенты сами решали, какого лектора они будут слушать, какие занятия посещать. Если какой-нибудь известный и почитаемый профессор по тем или иным причинам менял университет, за ним перемещались и его ученики.

Университетский менталитет причудливым образом сплетался с монастырским, что неудивительно: уже много веков монастыри оставались центром культуры. Фривольные песенки любвеобильных вагантов мирно соседствовали с традицией целибата для профессуры и студенчества. Только к XVI веку обет безбрачия в ученых кругах начал отходить в прошлое.

Преподавание велось на церковном языке — латыни, поэтому студенты из самых разных стран не чувствовали никакого языкового барьера. Это создавало у молодых людей чувство особой избранности и единства.